Анализ произведения Остров Борнгольм Карамзина

Предромантизм в русской литературе. Своеобразие повести Карамзина Остров Борнгольм

Рубеж XVIII и XIX веков- переходная, эпоха, истории русской литературы, время становления разных литературных направлений. Произведения разных национальных литератур, произведения, «разведенные» по времени их создания; часто приходили в русскую культуру одновременно, и осознаются в единстве. В конце XVIII — начала XIX вв., происходит взаимодействию разных литературных направлений и переход эстетических систем, одной из которых является предромантизм; Проблема предромантизма в теоретическом ее аспекте в настоящее время является одной; из самых изучаемых и одновременно одной из самых спорных. Ощущается-потребность как-то обозначить переходный этап от классицизма к сентиментализму. С другой стороны, ряд ученых считает, что переходные явления естественны для истории литературы как живого процесса, и поэтому рассмотрение предромантизма как самостоятельной системы, нецелесообразно. Творчество Карамзина дает богатый материал для выявления механизмов формирования предромантизма в русской литературе. В последнее время термин «предромантизм» по отношению к явлениям русской литературы используется все чаще, значение же его остаются недостаточно проясненными. В творчестве же Н.М.Карамзина представлены разные типы предромантической повести. Повесть «Остров Борнгольм». В ней повествуется о возвращении путешественника из Англии в Россию морем и о посещении датского острова Борнгольма, где его ожидала еще одна дорожная встреча и сопряженное с нею переживание. Несмотря на то, что повесть складывается из ряда последовательных фрагментов, повествующих об отплытии из Англии, плавании по бурному Северному морю, ночной стоянке у берегов острова Борнгольм и ночевке путешественника в готическом замке одного из обитателей острова, истинный сюжет повести сосредоточен не в этом его содержания, а в неуклонном нагнетении эмоционального аффекта, усиливающегося от эпизода к эпизоду. Смысловым центром повести становится таинственная история двух незнакомцев, встреченных повествователем на его возвратном пути на родину: юноши, который привлек внимание путешественника своим болезненным видом в английском городе и девушки, которую он обнаружил заточенной в подвале готического замка на острове Борнгольме. Повесть заканчивается в тот самый момент, когда путешественник узнает страшную тайну молодых людей, но — не сообщает ее читателю. Таким образом, приходится признать, что в повести «Остров Борнгольм» центр тяжести сюжета сдвинут с раскрытия тайны на ее эмоциональное переживание. По скупым намекам, рассеянным в тексте повести, можно предположить, что «страшная тайна» повести заключена в инцесте: скорее всего, таинственные незнакомцы являются близкими родственниками — может быть братом и сестрой, которых проклял и разлучил их отец, может быть — пасынком и мачехой. Повествователь намеренно не уточняет обстоятельств их судьбы, предлагая читательскому воображению самостоятельно дорисовать картину. Совершенно ясно, что тайна взаимной любви юноши и девушки связана со столкновением стихийной страсти, владеющей их сердцами, и общественной морали, признающей эту страсть незаконной. И если юноша склонен настаивать на том, что его любовь согласна с законами природы, то девушка на вопрос путешественника, невинно ли ее сердце, отвечает, говорит что её сердце было в заблуждении. В повести описание природы развивает эмоции, динамика сосредоточена именно в пейзаже. По тому же принципу организовано и пейзажное окружение сюжета: ясный солнечный пейзаж начала повествования сменяется картиной бури на море. И, конечно, далеко не случайно история таинственной ужасной страсти, не раскрытая, но эмоционально пережитая повествователем, отождествляется с буйством политических страстей большого мира, зрителем которых путешественник был во Франции. Каждый из персонажей, по-своему оценивая «ужасное преступление», является в повести носителем определённой идеологии. Незнакомец не соглашается с тем, что его страсть к Лиле – преступление, не смиряется с наказанием и мечтает о встрече с возлюбленной. Он отвергает представления о границах дозволенного, оправдывая свой бунт «законами сердца. Узница замка, осознаёт свою преступность. Но, оказывается, – искупить преступление, признав себя виновной только перед старцем, – недостаточно, вернуть героиню к жизни не способны никакие физические и моральные страдания, так как раскаяния в содеянном она не испытывает. Старец, охраняя добродетель и, взяв на себя роль судьи, наказывает преступников, и сам страдает вместе с ними. Все трое – мертвы для жизни.Трагическая ситуация Борнгольма – лишь гиперболизированное, сведённое в одну точку, сфокусированное отражение состояния и внешнего мира. Очередные ступени —это лестница метафорических и символических смыслов оппозиций в повести: море – небо, любовь – страсть, сон – явь– порождают символический характер сюжета. Неизвестность того, что же совершили герои против добродетели, расширяя преступление до превышающего границы человеческого воображения максимума и внушая тем самым страх, трепет перед ним, сообщает мотиву содержание безграничности преступлений человека (и человечества), отвергнувших долженствующие быть незыблемыми законы добродетели. Недосказанность, как мы убедились, – задуманный и осуществлённый автором своеобразный способ расширения и углубления содержательного уровня произведения.

39. Своеобразие повести Карамзина Наталья, боярская дочь…

Николай Михайлович Карамзин. С его именем связано утверждение в 90-хгг. 18в. Нового литературного направления – сентиментализма. Он родился в небогатой дворянской семье в городе Симбирске. Получил гуманитарное образование. Учился в Москве Недолгая военная служба в Питере. Знакомство с Тургеневым. В Москве Т. Познакомил его с Новиковым. Стал членом его кружка. К. редактирует издаваемый Н. ж-л. Несмотря на близость к масонам в этот период, он остается чужд их мистическим взглядам. Оптимистически смотрит на жизнь. В этом ж-ле К. напечатал свою первую сентиментальную повесть «Евгений и Юлия». В повести «поселяне» «с радостью» трудятся на полях, они довольны своей работой. В основе сюжета – любовная идиллия, неожиданно заканчивающаяся трагически. (Евгений от большой радости и любви заболевает горячкой и умирает). Юлия и мать Е. с этого момента живут безрадостно.

Занимается переводами произведений Шекспира.

Он взял сюжет «Фрола Скоробеева», переиначив его. Наталья дочь первого боярина гос-ва, Алексей, сын вельможи.

“Наталья, боярская дочь”. Как отмечали многие исследователи творчества Карамзина, эта повесть явилась первым опытом художественного воспроизведения русского исторического прошлого. Как известно, исторический сюжет привлекал внимание Карамзина на протяжении всей его жизни, но подлинным историком писатель проявил себя в “Истории государства российского”, в художественных же произведениях исторические события интересовали Карамзина прежде всего как фон, на котором наиболее отчетливо проявляется человек, его поступки, чувства. И в повести “Наталья, боярская дочь” центральное место занимает любовь героев, их внутренний мир действующих лиц. Безусловно, основной акцент делается Карамзиным на изображении главных героев, Натальи и Алексея Любославского, из которых ведущая роль принадлежит дочери московского боярина, Наталье. Знакомство с героиней писатель начинает с описания ее внешности. При создании портрета Натальи Карамзин использует различные художественные приемы: средства устного народного сказа, зрительные эпитеты, подобранные по принципу контраста: белое лицо и черные пушистые ресницы и др. Так, Наталья воспринимается читателем не древнерусской боярышней, а скорее сентиментальной барышней ХVIII века, “с чувствительной, тонко чувствующей душой, с тревожным сердцем. Если портрет Натальи рисует сам писатель, то появление Алексея, знакомство читателя с ним дается через восприятие героини. Доминирующим для Карамзина является психологический тип представлений, при помощи которого писатель стремится воздействовать на читателя, создать у него определенное настроение. Как уже отмечалось, все характеристики Натальи даются самим писателем, а образ Алексея Любославского – через восприятие героини; именно она называет его: призрак, незнакомец, любовник и др. В повести можно различить следы литературной традиции, направления, восходящего к классицизму: дидактическое противопоставление добродетели и чувства. Карамзин очень тонко изображает происходящую в душе Натальи борьбу между любовью к Алексею и долгом (и тоже любовью) по отношению к отцу. Наталья понимает, что совершает большой грех, уезжая из дома без благословения отца, поэтому чувство вины не дает ей спокойно наслаждаться счастьем. В повести Карамзина есть еще одно важное действующее лицо, вернее, наблюдатель, помогающий раскрыть психологию душевной жизни героев, – это автор.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском:

Лучшие изречения: Как то на паре, один преподаватель сказал, когда лекция заканчивалась – это был конец пары: “Что-то тут концом пахнет”. 8539 – | 8120 – или читать все.

Предромантические тенденции в повествовательной прозе Карамзина: «Остров Борнгольм»

Предромантические тенденции в повествовательной прозе Карамзина: «Остров Борнгольм»

Написанная и опубликованная в 1794 г. в альманахе «Аглая» повесть «Остров Борнгольм» тематически соотнесена с «Письмами русского путешественника», представляя собой своеобразный эпилог книги. В ней повествуется о возвращении путешественника из Англии в Россию морем и о посещении датского острова Борнгольма, где его ожидала еще одна дорожная встреча и сопряженное с нею переживание. Но скрытые смыслы повествования «Писем…» выведены в повести «Остров Борнгольм» на поверхность. Если «Письма…» могут внушить слишком доверчивому читателю уверенность в том, что объективно-очерковый план повествования есть его единственная конечная цель, то «Остров Борнгольм» изначально исключает возможность такого прочтения.

Несмотря на то, что повесть складывается из ряда последовательных фрагментов, повествующих об отплытии из Англии, плавании по бурному Северному морю, ночной стоянке у берегов острова Борнгольм и ночевке путешественника в готическом замке одного из обитателей острова, истинный сюжет повести сосредоточен не в этом объективном пласте его содержания, а в неуклонном нагнетении эмоционального аффекта, усиливающегося от эпизода к эпизоду с той же последовательностью, с какой картины внешнего мира сменяют одна другую.

Смысловым центром повести становится таинственная история двух незнакомцев, встреченных повествователем на его возвратном пути на родину: юноши, который привлек внимание путешественника своим болезненным видом и странной меланхолической песней в английском городе Гревзенде, и девушки, которую он обнаружил заточенной в подвале готического замка на острове Борнгольме. Настроение повествования каждый раз задается буквально первым взглядом путешественника на своих героев, чья внешность рождает определенную эмоциональную реакцию:

«Несчастный молодой человек! – думал я. – Ты убит роком. Не знаю ни имени, ни рода твоего; но знаю, что ты несчастлив!» (1,662). ‹…› Если бы живописец хотел изобразить полную, бесконечную, всегдашнюю скорбь, осыпанную маковыми цветами Морфея, то сия женщина могла бы служить прекрасным образцом для кисти его (1,670).

Повесть заканчивается в тот самый момент, когда путешественник узнает страшную тайну молодых людей, но – не сообщает ее читателю:

‹…› старец рассказал мне ужаснейшую историю – историю, которой вы теперь не услышите, друзья мои ‹…›. На сей раз скажу вам одно то, что я узнал тайну гревзендского незнакомца – тайну страшную! (1,673).

Таким образом, приходится признать, что в повести «Остров Борнгольм» центр тяжести сюжета сдвинут с раскрытия тайны на ее эмоциональное переживание, и именно стадиальность нарастания чувства таинственного ужаса замещает стадиальность событийного развития. По скупым намекам, рассеянным в тексте повести, можно предположить, что «страшная тайна» повести заключена в инцесте: скорее всего, таинственные незнакомцы являются близкими родственниками – может быть братом и сестрой, которых проклял и разлучил их отец, может быть – пасынком и мачехой. Повествователь намеренно не уточняет обстоятельств их судьбы, предлагая читательскому воображению самостоятельно дорисовать картину, легкие контуры которой намеком обозначены в песне гревзендского незнакомца:

Законы осуждают Предмет моей любви; Но кто, о сердце! Может Противиться тебе? (1,663).

Совершенно ясно, что тайна взаимной любви юноши и девушки связана со столкновением стихийной страсти, владеющей их сердцами, и общественной морали, признающей эту страсть незаконной. И если юноша склонен настаивать на том, что его любовь согласна с законами природы («Природа! Ты хотела, // Чтоб Лилу я любил!»), то девушка на вопрос путешественника, невинно ли ее сердце, отвечает: «Я лобызаю руку, которая меня наказывает. ‹…› Сердце мое ‹…› могло быть в заблуждении» (1,671). Таким образом, и в этом аспекте повествования очевидны двойственность и неоднозначность, оставляющие читателю право принять ту или иную версию.

Вся поэтика повести, восходящая к традиции европейского готического романа[220], подчинена одной цели: сгустить атмосферу страшной тайны до предела эмоциональной переносимости. Наиболее очевидно это ступенчатое нагнетание эмоции проявляется в пространственной структуре повести. Действие начинается в разомкнутом пространстве морского побережья и открытого моря, потом его рамки сужаются до острова, обнесенного грядой скал, затем оно перемещается под своды готического замка и еще более низкие своды подвала. Это постепенное стеснение пространственных рамок прямо отражается на эмоциональном состоянии души путешественника: «Вздохи теснили грудь мою – наконец я взглянул на небо – и ветер свеял в море слезу мою» (1,673), передающемся и читателю.

По тому же принципу организовано и пейзажное окружение сюжета: ясный солнечный пейзаж начала повествования сменяется картиной бури на море; светлой картине заката приходит на смену описание дикой природы скалистого острова с преобладанием эпитетов «страшный» и «ужасный», соответствующих общему эмоциональному тону повествования. Все это разрешается в ночном кошмаре путешественника – аллегории слепой стихийной страсти, надличностной силы, владеющей людскими судьбами:

Мне казалось, что страшный гром раздавался в замке, железные двери стучали, окна тряслися и ужасное крылатое чудовище, которое описать не умею, с ревом и свистом летело к моей постели (1,669).

И, конечно, далеко не случайно история таинственной ужасной страсти, не раскрытая, но эмоционально пережитая повествователем, отождествляется с буйством политических страстей большого мира, зрителем которых путешественник был во Франции. На вопрос борнгольмского старца-отшельника о происшествиях в этом мире путешественник отвечает прозрачным намеком на события Французской революции, так же столкнувшей в конфликте естественные права и политические обязанности, как в истории двух влюбленных столкнулись законы общественной морали и стихийная сила безрассудной страсти:

«Свет наук, – отвечал я, – распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая – льются слезы несчастных – хвалят имя добродетели и спорят о существе ее» (1, 668).

Так размышления Карамзина о роковых страстях и приносимых ими конфликтах делают повесть «Остров Борнгольм» закономерным этапом на пути эволюции карамзинской прозы от психолого-аналитического к историко-философскому типу мировидения, который найдет свое окончательное воплощение в исторической повести «Марфа-посадница» и «Истории государства Российского».

Мотивы романтики в повести Карамзина «Остров Борнгольм»

Образцом карамзинской романтики является его повесть «Остров Борнгольм», едва ли не лучшая из его повестей. Это рассказ от первого лица: все изображенное в нем пропущено через сознание рассказчика, обосновано в своем колорите его душевным состоянием. Сюжет «Острова Борнгольм» обычен для ранней романтической традиции Запада: незаконная страсть двух молодых людей, оправданная автором именно вследствие глубины и искренности чувства. Борьба за свободу человеческой страсти против оков насилия, бывшая внутренним смыслом этого сюжета у передовых романтиков, не интересует Карамзина. Но он хочет создать впечатление романтического ужаса и тоски в системе определенных образов нового стиля.

И вот он строит всю повесть в этом плане. Она таинственна. Мы видим неких безымянных любовников, несчастных и разлученных. Кто они – мы не знаем. Как их зовут – также. В чем их «вина», почему «законы» осуждают их любовь – все скрыто тайной. Может быть, они брат и сестра, может быть, он ее пасынок?

Неизвестно. Да этого и не надо знать. Беспокойство, вызываемое недоговоренностью, сгущенность мрачного колорита пропали бы, если бы все было ясно в повести. Мы не видим героев ее вместе. Повесть ведется романтическими отрывками, как потом будет строить свои поэмы Байрон: сначала – отрывок о герое, потом – отрывок о героине. Читатель сам должен связать воедино импрессионистические наброски художника. Зато музыка образов организована чрезвычайно тонко и последовательно. Сначала ясный, светлый пейзаж; затем начинается таинственное, печальная северная романтика (Осиан). Затем появляется герой, овеянный тяжкой тайной. Затем буря на море, эмоциональная увертюра ко второй части, и вслед за ней Карамзин вводит читателя в атмосферу романтического мрака: описывается таинственный замок, и все детали описания должны навевать на душу ужас, волнение, меланхолию. Тот же тон выдержан вплоть до концовки:

«Море шумело. В горестной задумчивости стоял я на палубе, взявшись рукою за мачты. Вздохи теснили грудь мою, – наконец, я взглянул на небо, и ветер свеял в море слезу мою».

«Остров Борнгольм» (характерно самое экзотическое звучание названия) построен на мотивах романтики оссиановского севера и суровой печали северных скальдов. Маленькая новелла «Сиерра Морена» (1795) построена по тому же принципу, но на мотивах северных бурь и старинных замков, на мотивах шотландских баллад столь же условного эстетизированного испанского местного колорита. Здесь подобраны один к одному мотивы яркого юга, пламенных и неукротимых страстей, эффектных пейзажей оперной Испании. Повесть трагична, но ее задача – прельстить захватывающим фейерверком безумной страсти. «Я мучился и наслаждался», «сила чувств моих, все преодолела», «я был в исступлении» – таков лирический тон новеллы; образная система ее: удар кинжала, монастырь – и такое вступление:

«В цветущей Андалузии, там, где шумят гордые пальмы, где благоухают миртовые рощи, где величественный Гвадалквивир катит медленно свои волны, где возвышается розмарином увенчанная Сиерра-Морена, – там увидел я Прекрасную, когда она в унынии, в горести, стояла подле Алонзова памятника, опершись на него лилейною рукой своею; луч утреннего солнца позлащал белую урну и возвышал трогательные прелести нежной Эльвиры; ее русые волосы, рассыпаясь по плечам, падали на черный мрамор».

Романтическая лирика в прозе Карамзина поставила перед ним проблему изображения человеческой души в субъективном ее понимании. Но субъективизм не Овладел им до конца. От опытов самораскрытия душ Карамзин перешел к более сложным опытам рассказа о чужой душе, к попыткам построения характера. Это был второй этап развития его новаторского искусства. Впрочем, лиризм, субъективный налет навсегда остался основным признаком его манеры.

Но начиная с середины 1790-х годов он ищет новых форм. Романтические повести сменяются бытовыми повестями на современном материале русской дворянской жизни. Было бы неверно говорить о реализме и в применении к этим повестям; и в них объективная социальная действительность в значительной мере . выключена, устранена из поля зрения писателя; и в них тема и содержание произведения – психика, душевная жизнь человека в ее замкнутости, в ее индивидуальности; но тем не менее здесь Карамзин добился больших побед. Он стал рассказывать о простых, обыкновенных людях, обыденных чувствах, о простой жизни, – жизни чувства, а не общества и не действия, но все же о жизни.

Психологический анализ расширился. Единственная лирическая душа героя-автора уступила место образам разнообразных личных душевных организаций.

Открыв для русской повествовательной прозы сложный органический психологический анализ лирического «я» в своих романтических повестях, Карамзин открыл для нее в своих повестях или, вернее, очерках о современных людях проблему характера, психологического анализа героя. В этом смысле значение Карамзина для истории русского романа и повести XIX в. огромно. Он показал не только противоречия душевной жизни в ее «незаконной» индивидуальности, но и изменяемость ее, движение душевных состояний. Глубокое социальное обоснование личности, предвозвещенное Фонвизиным и Радищевым, осталось ему чуждо. Но зато психологическая тонкость и искусство создания образного, музыкального, внушающего впечатления о душе человека, – его неотъемлемое завоевание.

Правда, и здесь работа Карамзина была существенно ограничена консерватизмом его общей позиции, нежеланием вскрывать страшные глубины человеческой психики в ее социальном аспекте, стремлением создать искусство розовое, умиляющее душу, стремлением набросить покров душевной благости на подлинную жизнь, пугающую его.

Это и была «сентиментальность» Карамзина, сделавшая его творчество неприемлемым для передовых течений русской литературы, начиная с 1830-х годов. Круг психологических наблюдений Карамзина узок; его «чувствительность» легко переходит в слащавость; эстетизирование действительности – основной порок его – губит правдивость его психологизации. Однако если его собственные произведения оказались отравленными болезнями его мировоззрения, то его метод, его художественные завоевания остались в литературе и после него.

Предромантическая версия инцеста в рассказе И.М. Карамзина “Остров Борнгольм” (1793 г.)

Разделы: Литература

Процесс психологизации литературы, усилившийся в индивидуально-авторском типе творческого сознания при переходе от классицизма к сентиментализму, привнес в художественное творчество европейских писателей интерес к личности в различных антропологических ее проявлениях. Причем не только эмоциональное, но и “телесное” начало личности превратилось в высокочастотный предмет философской и художественной рефлексии. Вслед за французскими писателями многие европейские авторы обратились к сексуальным формам человеческого поведения, которые становились объектом художественного изображения не только и не столько в натуралистическом, природно-физическом аспекте, но и в аспекте психологическом, нравственно-религиозном; стали рассматриваться как сфера экзистенциального, как особые способы человеческого самосознания и самореализации. Не стала исключением и такая экзотическая, “запретная” форма сексуального поведения, как инцест. На протяжении XIX века мотивы инцеста актуализировались и в творчестве отечественных писателей, приобретая смысловые и поэтологические обертона в зависимости от общей культурной и литературной ситуации, направления (от сентиментализма – к первым проявлениям модернизма), мировидения, индивидуального метода, стиля писателя.

Рубеж XVIII-XIX веков – переходная эпоха истории русской литературы, время становления и активного взаимодействия разных эстетических систем литературных направлений.

В русской литературе в начале XIX века формируется предромантизм. Предромантизм — это комплекс идейно-стилевых тенденций в литературах европейских стран и США (конца XVIII — начала XIX вв.), предвосхитивших романтизм. Сохранял ряд черт сентиментализма, но положил начало бескомпромиссному отрицанию просветительского рационализма. Проникнут пафосом самоопределения и утверждения личности, интересом к средневековью и “естественному”, не затронутому цивилизацией обществу. Наиболее полно комплекс идей предромантизма выразил Ж.Ж. Руссо. Богата литература предромантизма в Англии, возродившая ряд фольклорных жанров и создавшая готический роман. В Германии предромантизм проявился у писателей “Бури и натиска”. Что же происходит в России? Предромантизм в России, как известно, не сложился в самостоятельную эстетическую систему, хотя предромантические явления были широко распространены в поэзии и прозе 1770–1810-х годов и, по мнению ряда современных литературоведов, обладали всеми чертами литературного направления. Сложная, динамичная картина эпохи складывалась в результате взаимодействия и взаимовлияния устоявшихся форм классицизма, тенденций, сочетавших в себе старые эстетические принципы с новыми творческими возможностями, и решительно заявивших о себе новаторских устремлений романтизма. Процессы расшатывания жанровой системы классицизма, развития лирического начала в поэзии и прозе, появление нового героя, страдающего от несовершенства мира и собственной противоречивости, определённо не укладывались в устаревшую художественную систему и не могли быть полностью объяснены теорией сентиментализма, в связи с чем в печати активно обсуждались вопросы содержания, предмета и цели искусства, понятия “высокого” и “низкого”, “прекрасного” и “безобразного”.

Поэтому темы, закрытые для классицистов, здесь обнаруживаются и художественно воплощаются. Написанная и опубликованная в 1794 г. в альманахе “Аглая” повесть Н.М.Карамзина “Остров Борнгольм” тематически соотнесена с “Письмами русского путешественника”, представляя собой своеобразный эпилог книги. В ней повествуется о возвращении путешественника из Англии в Россию морем и о посещении датского острова Борнгольма, где его ожидала еще одна дорожная встреча и сопряженное с нею переживание. Но скрытые смыслы повествования “Писем. ” выведены в повести “Остров Борнгольм” на поверхность. Если “Письма. ” могут внушить слишком доверчивому читателю уверенность в том, что объективно-очерковый план повествования есть его единственная конечная цель, то “Остров Борнгольм” изначально исключает возможность такого прочтения.

Несмотря на то, что повесть складывается из ряда последовательных фрагментов, повествующих об отплытии из Англии, плавании по бурному Северному морю, ночной стоянке у берегов острова Борнгольм и ночевке путешественника в готическом замке одного из обитателей острова, истинный сюжет повести сосредоточен не в этом объективном пласте его содержания, а в неуклонном нагнетании эмоционального аффекта, усиливающегося от эпизода к эпизоду с той же последовательностью, с какой картины внешнего мира сменяют одна другую.

Смысловым центром повести становится таинственная история двух незнакомцев, встреченных повествователем на его возвратном пути на родину: юноши, который привлек внимание путешественника своим болезненным видом и странной меланхолической песней в английском городе Гревзенде, и девушки, которую он обнаружил заточенной в подвале готического замка на острове Борнгольме. Настроение повествования каждый раз задается буквально первым взглядом путешественника на своих героев, чья внешность рождает определенную эмоциональную реакцию:

“Несчастный молодой человек! — думал я. — Ты убит роком. Не знаю ни имени, ни рода твоего; но знаю, что ты несчастлив!” (М.Н.Карамзин Остров Борнгольм. М., 2004. С.56). Если бы живописец хотел изобразить полную, бесконечную, всегдашнюю скорбь, осыпанную маковыми цветами Морфея, то сия женщина могла бы служить прекрасным образцом для кисти его.

Повесть заканчивается в тот самый момент, когда путешественник узнает страшную тайну молодых людей, но — не сообщает ее читателю: “. старец рассказал мне ужаснейшую историю — историю, которой вы теперь не услышите, друзья мои. на сей раз скажу вам одно то, что я узнал тайну гревзендского незнакомца — тайну страшную!” (М.Н.Карамзин Остров Борнгольм. М., 2004. С.60) – вот намек.

Таким образом, приходится признать, что в повести “Остров Борнгольм” центр тяжести сюжета сдвинут с раскрытия тайны на ее эмоциональное переживание, и именно стадиальность нарастания чувства таинственного ужаса замещает стадиальность событийного развития. По скупым намекам, рассеянным в тексте повести, можно предположить, что “страшная тайна” повести заключена в инцесте: скорее всего, таинственные незнакомцы являются близкими родственниками — может быть братом и сестрой, которых проклял и разлучил их отец, может быть — пасынком и мачехой. Повествователь намеренно не уточняет обстоятельств их судьбы, предлагая читательскому воображению самостоятельно дорисовать картину, легкие контуры которой намеком обозначены в песне гревзендского незнакомца:

Законы осуждают
Предмет моей любви;
Но кто, о сердце! Может
Противиться тебе?

Совершенно ясно, что тайна взаимной любви юноши и девушки связана со столкновением стихийной страсти, владеющей их сердцами, и общественной морали, признающей эту страсть незаконной. И если юноша склонен настаивать на том, что его любовь согласна с законами природы (“Природа! Ты хотела, // Чтоб Лилу я любил!”) (М.Н.Карамзин Остров Борнгольм. М., 2004. С.60), то девушка на вопрос путешественника, невинно ли ее сердце, отвечает: “Я лобызаю руку, которая меня наказывает. Сердце мое могло быть в заблуждении” (М.Н.Карамзин Остров Борнгольм. М., 2004. С.65). Таким образом, и в этом аспекте повествования очевидны двойственность и неоднозначность, оставляющие читателю право принять ту или иную версию.

Вся поэтика повести, восходящая к традиции европейского готического романа, подчинена одной цели: сгустить атмосферу страшной тайны до предела эмоциональной переносимости. Наиболее очевидно это ступенчатое нагнетание эмоции проявляется в пространственной структуре повести. Действие начинается в разомкнутом пространстве морского побережья и открытого моря, потом его рамки сужаются до острова, обнесенного грядой скал, затем оно перемещается под своды готического замка и еще более низкие своды подвала. Это постепенное стеснение пространственных рамок прямо отражается на эмоциональном состоянии души путешественника: “Вздохи теснили грудь мою — наконец я взглянул на небо — и ветер свеял в море слезу мою” ( М.Н.Карамзин Остров Борнгольм. М., 2004. С.59), передающемся и читателю.

По тому же принципу организовано и пейзажное окружение сюжета: ясный солнечный пейзаж начала повествования сменяется картиной бури на море; светлой картине заката приходит на смену описание дикой природы скалистого острова с преобладанием эпитетов “страшный” и “ужасный”, соответствующих общему эмоциональному тону повествования. Все это разрешается в ночном кошмаре путешественника — аллегории слепой стихийной страсти, надличностной силы, владеющей людскими судьбами:

“Мне казалось, что страшный гром раздавался в замке, железные двери стучали, окна тряслися и ужасное крылатое чудовище, которое описать не умею, с ревом и свистом летело к моей постели”. (Эйхенбаум Б. Н.М. Карамзин// Эйхенбаум Б. О прозе. Л., 1969. С.127).

И, конечно, далеко не случайно история таинственной ужасной страсти, не раскрытая, но эмоционально пережитая повествователем, отождествляется с буйством политических страстей большого мира, зрителем которых путешественник был во Франции. На вопрос борнгольмского старца-отшельника о происшествиях в этом мире путешественник отвечает прозрачным намеком на события Французской революции, так же столкнувшей в конфликте естественные права и политические обязанности, как в истории двух влюбленных столкнулись законы общественной морали и стихийная сила безрассудной страсти:

“Свет наук, — отвечал я, — распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая — льются слезы несчастных — хвалят имя добродетели и спорят о существе ее” (Б. Эйхенбаум Н.М. Карамзин// Энхенбаум Б. О прозе. Л. 1969. С.154).

Так размышления Карамзина о роковых страстях и приносимых ими конфликтах делают повесть “Остров Борнгольм” закономерным этапом на пути эволюции карамзинской прозы от психолого-аналитического к историко-философскому типу мировидения, который найдет свое окончательное воплощение в исторической повести “Марфа-посадница” и “Истории государства Российского”.

Но главное здесь то, что вся поэтика повести, восходящая к традиции европейского готического романа, подчинена одной цели: сгустить атмосферу страшной тайны до предела эмоциональной переносимости и тайна эта инцест.

А XIX век дает другое осмысление мотива инцеста в литературе, в связи с новым историческо-культурным фоном.

Список литературы

1. Вацуро В.Э. Литературно-философская проблематика повести Карамзина “Остров Борнгольм”. Сб.8. Л.,1969.
2. Вацуро В.Э. Подвиг честного человека”// Вацуро В.Э., Гиллельсон М.И. Сквозь “умственные плотины”. М. 1989. С.137.
3. Н.М. Карамзин Остров Борнгольм. М., 2004.
4. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического.
5. Эйхенбаум Б. Н.М. Карамзин// Эйхенбаум Б. О прозе. Л., 1969.

Проблематика повести «Остров Борнгольм» Карамзина

В основе повести – тема преступной любви брата и сестры, т. е. очевидное нарушение разумных и «естественных» границ любовной страсти. «Законы осуждают предмет моей любви» – признается герой повести. Речь идет о нравственных законах, основой которых являются не только чувства, но и рассудок. Герой же подчиняется лишь голосу страсти:

• Но кто, о сердце, может
• Противиться тебе?
• Священная Природа!
• Твой нежный друг и сын
• Невинен пред тобою:
• Ты сердце мне дала

Возлюбленная героя повести уже осознала свою вину. «Я лобызаю руку, которая меня наказывает»,- говорит она. На вопрос путешественника, невинно ли ее сердце, она отвечает, что ее сердце могло быть в заблуждении. Это признание почти дословно совпадает со словами самого Карамзина в «Разговоре о счастье»: «. заблуждение сердца, безрассудность, недостаток в просвещении – иною дурных дел». Роль судьи и палача берет на себя хозяин замка, отец преступных любовников. Его положение не менее трагично: защищая добродетель, он вынужден карать собственных детей.

В повести нагнетается атмосфера тайн и ужасов. Мрачен и страшен остров Борнгольм, еще страшнее таинственный замок; ужасна участь молодой узницы, но ужаснее, по словам автора, проступок, приведший ее в темницу. Он настолько страшен, что автор не решается поведать о нем читателю. Перенесение событий в готический замок имеет художественное объяснение, поскольку просветители считали средневековье эпохой разгула неразумных страстей. Тем самым. «заблуждение» героев повести ассоциируется с мрачными призраками средних исков.

Сюжетный план повести переходит в другой, более широкий, общественно-политический. События развиваются в Западной Европе. Они приурочены к началу революции во Франции. На это в произведении есть недвусмысленный намек. Так, на просьбу старца известить о «происшествиях света», путешественник отвечает: «Свет наук. распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая, льются слезы несчастных, хвалят имя добродетели и спорят о существе. Тем самым повесть строится по принципу соотнесенности разрушительных любовных страстей со столь Же разрушительными общественными страстями. Первое дается крупным планом, второе служит для него отдаленным фоном. Но именно общественные политические события 1793 г. вызвали к жизни мрачный, трагический рассказ о людях, слепо доверившихся голосу страсти жестоко поплатившихся за свою безрассудную любовь.

Анализ повестей «Остров Борнгольм» и «Сиерра-Морена» позволяет сделать следующие выводы. Появление романтических произведений Карамзина вызвано общей для многих европейских литератур причиной – кризисом просветительских взглядов под влиянием революционных событий во Франции. Карамзин застал самое начало этого кризиса и остается на просветительских позициях: он еще верит в способность разума управлять страстями. Изображая мрачных, неистовых героев, он, в отличие от романтиков, не сливается с ними, а смотрит на них со стороны со смешанным чувством ужаса и сострадания.

Карамзину принадлежит одна из первых в России «светских» повестей – «Юлия» (1796). Высшее общество, «свет», в глазах сентименталистов, дурно тем, что оно оторвано от природы и простодушных сельских жителей, что в нем культивируется кастовость, гордость, надменность. Непринужденное выражение чувств заменено правилами хорошего тона, духовной красоте предпочитаются знатность и богатство. В повести «Юлия» противостоят друг другу два мира: петербургский свет и деревенская, усадебная жизнь. Первый из них представляет князь М, легкомысленный щеголь и острослов; второй – Арис, скромный, добродетельный юноша. Характеры героев раскрываются в их отношении к любви. Князь смотрит на любовь как на минутное удовольствие «любить, пока любишь». В браке он видит утрату «любезной вольности». Для Ариса любовь – основа супружеской, семейной жизни. Каждый из этих принципов проверяется на судьбе Юлии. Название повести повторяет заглавие известного романа Руссо, который упоминается и в произведении Карамзина. Это совпадение полемично. В романе Руссо «падение» героини оправдано. Ответственность за него автор возлагает на безжалостные кастовые законы феодального мира. В повести Карамзина речь идет о борьбе не с деспотическим обществом, а со своими слабостями и заблуждениями.

Остров Борнгольм. Карамзин Н.М.

Краткое содержание произведений русской и зарубежной литературы

Остров Борнгольм. Карамзин Н.М.

Краткое содержание произведения Остров Борнгольм. Карамзин Н.М.

Произведения русской и зарубежной литературы в кратком изложении

Остров Борнгольм. Карамзин Н.М.

Карамзин Н.М., Остров Борнгольм.
Из Англии – в Россию
Герой, молодой человек, рассказывает о своих путешествиях по чужим землям. Нам не известно ни имя его, ни возраст. Мы знаем только, что Англия была крайним пределом его путешествия, там он сказал себе, что пора возвратиться в отечество, и сел в Лондоне на корабль, идущий в Россию. Быстро прошел корабль по водам Темзы, и вот уже было видно море, как переменился ветер, и корабль должен был остановиться в ожидании благоприятного ветра против местечка Гревзенд.
Песня неизвестного юноши об острове Борнгольм
Наш герой вместе с капитаном сошел на берег, они гуляли, смотрели на море. Вид моря начал было усыплять героя, как вдруг ветви дерева сотряслись над его головой. Он взглянул и увидел юношу, худого, бледного, томного, в одной руке он держал гитару, другой срывал листы с дерева. Неподвижными глазами юноша смотрел на море, в них сиял последний луч угасающей жизни. И хотя юноша стоял в двух шагах от героя, но не видел и не слышал ничего; весь его вид выражал горе. Юноша вздохнул, отошел от дерева, сел на траву, заиграл на гитаре и спел печальную песню на датском языке. В песне говорилось о природе, благословляющей любовь, и о людских законах, осуждающих ее; о верности чувств, дарованных самой природой: “О Борнгольм, к тебе душа моя стремится. навек я удален родительской клятвой от твоих берегов. Жива ли ты, о Лила, или в волнах окончила жизнь свою. ” Герой хотел броситься к юноше, утешить его, но тут капитан взял его за руку и сказал, что дует благоприятный ветер, и надо отправляться. Они сели на корабль, а молодой человек, бросив гитару, смотрел им вслед.
Высадка на берег датского острова Борнгольм
Берег Англии скрылся, корабль вышел в открытое море. Скоро жестокий припадок морской болезни лишил героя чувства, он пролежал шесть дней без памяти и только на седьмой день очнулся и вышел на палубу. Был закат, корабль летел на всех парусах, вокруг на разном отдалении развевались разноцветные флаги, а по правой стороне чернелось что-то напоминающее землю. На вопрос героя капитан ответил, что они прошли Зунд, берега Швеции, и по правой стороне виден датский остров Борнгольм – опасное для кораблей место; когда наступит ночь, корабль бросит якорь. “Остров Борнгольм! – вспомнил наш герой песню незнакомца. – Узнаю ли когда-нибудь его историю, его тайну?” Между тем ветер нес корабль прямо к острову: открылись грозные скалы, он казался неприступным. Но вот солнце село, ветер стих, корабль бросил якорь. Узнав, что недалеко от берега есть рыбачьи хижины, молодой человек выпросил у капитала шлюпки, чтобы ехать на остров с парой матросов. Капитан, поддавшись настойчивым уговорам, дал шлюпки, с условием, чтобы рано утром все вернулись на корабль.
Шлюпки благополучно пристали, их встретили рыбаки, грубые и дикие люди, но не хитрые и не злые. Узнав, что приехавшие хотят осмотреть остров и заночевать, рыбаки пригласили их к себе. Придя в зеленую долину, где располагались хижины рыбаков, наш герой оставил там матросов, а сам пошел прогуляться с мальчиком 13 лет в качестве проводника.
Замок на острове
Алое солнце освещало башни древнего замка. Мальчик не мог сказать, кому принадлежит замок, сказал только, что никто туда не ходит, и никто не знает, что там происходит. Герой подошел к замку, окруженному рвом и высокой стеной. Ворота были заперты, мосты подняты. Мальчик боялся и просил вернуться назад, но герой не слушал его, одолеваемый любопытством. Наступила ночь, и вдруг раздался голос, и эхо повторило его. Мальчик задрожал от страха. Через минуту снова раздался голос: “Кто там?”. Молодой человек ответил, что это чужеземец, просящий приюта в стенах замка на ночь. Ответа не последовало, но через несколько минут спустился подъемный мост, отворились ворота, и высокий человек в черном встретил молодого человека, чтобы провести его в замок. Герой обернулся назад, но мальчик-проводник уже убежал; ворота хлопнули за спиной нашего героя, мост поднялся.
Хозяин замка
Через заросший двор они подошли к огромному дому, в котором светился огонек. Везде было мрачно, пусто и запущенно. Человек не говорил ни слова. Миновав несколько залов, они прошли в небольшую комнату, в углу которой сидел седовласый старец. Он взглянул с печальной лаской на молодого человека, подал ему слабую руку и поприветствовал, затем начал расспрашивать о событиях в мире: “Скажи мне, царствует ли любовь на земном шаре? Курится ли фимиам на олтарях добродетели?” “Свет наук, – отвечал герой, – распространяется более и более, но еще струится на земле кровь человеческая, льются слезы несчастных, хвалят имя добродетели и спорят о существе ее”. Узнав, что пришелец россиянин, старик сказал, что древние жители островов Рюгена и Борнгольма были славяне. Но россияне первыми узнали христианство, в то время как жители островов долго оставались язычниками. Старец интересно рассказывал об истории северных народов, и герой поражался его уму и красноречию; но через полчаса старик встал и пожелал спокойной ночи. Слуга проводил молодого человека в большую комнату, увешанную оружием и латами. В углу стояла кровать. Слуга, не сказав ни слова, ушел.
Молодой человек лег на кровать и стал думать о замке, о его хозяине, вспомнил и о печальном незнакомце с гитарой. Ночью нашему герою снились разгневанные его приездом рыцари и ужасный дракон. Герой проснулся и, почувствовав нужду в свежем воздухе, подошел к окну. Рядом с окном увидел маленькую дверь и сошел в сад.
Узница таинственной пещеры
Ночь была ясная, лунная. Длинная аллея привела его к кустам розмарина, за которыми возвышался песчаный холм. В холме герой увидел узкий вход в пещеру. Молодой человек проник в пещеру, в глубине которой увидел незапертую железную дверь. За дверью, за железной решеткой, горела лампада, а в углу на соломенной постели лежала молодая бледная женщина в черном платье. Она спала, являя собой воплощенную скорбь. Наш герой стал рассматривать ее: “Какая варварская рука лишила тебя дневного света? – думал он. – Неужели за какое-нибудь тяжкое преступление? Но лицо твое, но моё сердце уверяют меня в твоей невинности!”. И тут женщина проснулась и изумилась, встала со своей постели, подошла к решетке, но не произнесла ни слова. Герой спросил, не нужна ли его помощь. Женщина, помолчав, твердо отвечала, что никто не в силах переменить ее судьбу. Она сказала: “Если он сам послал тебя – тот, страшное проклятие которого гремит в моем слухе, – скажи ему, что я страдаю день и ночь, что слезы не облегчают уже тоски моей, что я без ропота сношу заключение, что я умру его нежною, несчастною. ” Тут она отошла от решетки, встала на колени и закрыла лицо руками. Через минуту она посмотрела на молодого человека, их взоры встретились, и герою показалось, что женщина хочет узнать от него нечто важное. Он ждал вопроса, но вопрос умер на бледных устах ее. Они расстались. Выйдя из пещеры, герой не закрыл дверь, чтобы чистый воздух проник в темницу к несчастной. Заря алела на небе; сожалея о пленнице, наш герой прилег под ветвями дуба и заснул. Он спал около двух часов и, проснувшись, услышал слова: “Дверь отворена, чужестранец входил в пещеру”. Молодой человек открыл глаза и увидел старца, сидящего на лавке; возле него стоял слуга. Герой подошел к ним, и старец сурово взглянул на него, но затем встал и пожал руку. Они прошли в аллею, и тут старец проницательно посмотрел на героя и спросил: “Ты видел её?” Молодой человек ответил, что видел, но не знает, кто она и за что страдает. – Узнаешь, – ответил старец. – И сердце твое обольется кровью. И спросишь, за что небо излило всю чашу гнева на старца, который любил добродетель. – И старец рассказал ужаснейшую историю, и герой наш узнал тайну гревзендского незнакомца – страшную тайну! Возвращение героя на корабль Матросы дожидались героя у ворот замка. Они возвратились на корабль, подняли паруса и Борнгольм скрылся из их глаз. В горестной задумчивости стоял герой на палубе, он взглянул на небо, и ветер свеял в море его слезу. Тайна острова Борнгольм становится известна герою, но остаётся неведома для читателя.

Остров Борнгольм. Карамзин Н.М.

Краткое содержание произведений русской и зарубежной литературы, сочинения по литературе, биографии писателей, анализ произведений.