Сочинение Шариковщина, что это такое шариковщина

«В настоящее время каждый имеет свое право», — говорит Шариков профессору Преображенскому, и за безобидностью фразы кроется сама сущность «шариковщины». Ведь на самом деле явление это отнюдь не ново, оно было всегда и, к сожалению, искоренения его не предвидится. Но что же такое «шариковщина »? Прежде, чем дать ответ на этот вопрос, нужно просле­дить за тем персонажем «Собачьего сердца», который удостоился сомнительной чести дать свое имя древней, как мир, проблеме.

Итак, перед нами Шариков Полиграф Полиграфович, человек, полученный путем пересадки бродя­чей собаке семенных желез и гипофиза убитого Кли­ма Чугункина. То есть фактически — две личности в одной.

Первая половина персонажа — это Шарик, точнее без­домный пес, которого назвала так «машинистка IX разря­да» Васнецова. В сущности, у него не отыскать особых пороков, а вот поводов для жалости и сочувствия до­статочно: обожженный бок, угроза голодной смерти, наивные мечты о лете, колбасных шкурках и особен­ной лечебной травке. А как трогательны раздумья пса перед зеркалом, когда он, уже подкормившийся и вы­леченный, ищет в своем дворняжьем облике черты чи­стопородного пса-аристократа. «Я — красавец. Быть может, неизвестный принц-инкогнито», — думает он, и, читая эти строки, совершенно невозможно удер­жаться от улыбки. Но не потому, что смешно, а оттого, что это так напоминает забавы ребенка, вообразившего себя машинистом и увлеченно «рулящего» поездом из пары табуреток.

Шарик — это существо, которое умеет искренне жалеть (ту же самую машинистку Васнецову), кото­рое может быть преданным и испытывать настоя­щую благодарность. И пусть эта благодарность вы­глядит подобострастно, но она есть, она не лицемер­на — откуда взяться лицемерию рядом с горькой долей бродяги?

А недостатки, которые тоже присутствуют в буду­щем человеке, совершенно простительны собаке с ули­цы. Неприязнь к кошкам, излишнее любопытство, следствием которого стала растерзанная сова-чучело, некоторая доля хитрости и нахальства — все это безо­бидно. Более того, без данных качеств (за исключени­ем ненависти к кошкам) бродячему псу не выжить. Он должен уметь и разнюхать что-нибудь съедобное в му­соре, и стащить лакомый кусочек у зазевавшегося че­ловека, и постоять за себя в соперничестве с другими бродячими собаками. Здесь ведь закон джунглей рабо­тает в полную силу: недаром Шарик пророчил себе не­минуемую смерть из-за обожженного бока.

Очень ярким свидетельством доброты Шарика яв­ляется фраза, промелькнувшая в его мыслях, в мыс­лях насмерть перепуганного, уверенного в своей обре­ченности пса, тогда, когда его оглушили хлороформом, чтобы залечить раненый бок. «Братцы живодеры, за что же вы меня?» — здесь только обида и ничего бо­лее. Даже живодеров, лютых врагов бродячего зверья, Шарик зовет «братцами».

А вот вторая половина детища профессора Преоб­раженского — это в некотором роде тот самый дьявол, который стоит за левым плечом каждого человека. При жизни Клим Григорьевич Чугункин имел две су­димости за кражи, приговаривался к каторге условно, злоупотреблял алкоголем и промышлял игрой на бала­лайке по трактирам. Умер он тоже весьма характер­но — от удара ножом. Специально для таких, как Чу­гункин, существует определение «деклассированный элемент».

Можно смело сказать, что несчастному подопыт­ному псу очень не повезло с донором органов для пе­ресадки. Шарик, которого смело можно уравнять с ребенком, получил соседом в свое тело уголовника, прожигателя жизни и вора. Вдобавок еще и подлеца, начисто лишенного чувства благодарности к тому, кто фактически воскресил его никчемную сущность, кто дал ему шанс немного дольше прожить на этом свете.

Хотя, если повнимательнее разобраться, то стано­вится ясным, что благодарности взяться неоткуда. Судите сами — ну что он видел в своей жизни, этот самый Клим Чугункин?- Трактирных оборванцев, гу­лящих девиц, пьяные потасовки — обычную и страшную в своей обыденности грязь городского дна. Это болото, которое не выпускает из своих липких объятий случайно провалившуюся жертву, но для исконных обывателей является ничуть не менее род­ным, чем для человека — уютная квартира, а для птицы — гнездо на высоком дереве. Гадкие и урод­ливые порождения этого болота копошатся в гнилой тине, пожирают друг друга и даже не пытаются най­ти себе участи лучше. Но вместе с тем они видят тех, кто живет по-другому. Городские люмпены, голь ка­бацкая, босота — вся их жизнь проходит от выпивки к тяжелому сну, от похмелья к случайной работе, за­тем — снова к выпивке. Иногда порочный круг рас­ширяется кражей, разбоем, грабежом (дополнитель­ные средства к существованию), дракой, мимолетным романом с потрепанной девицей неведомо какой све­жести. И на этом среда обитания тысяч Климов чугункиных замыкается, как магический круг, никого и ничего не пропускающий внутрь себя. Но ведь осталь­ного мира он не прячет. Дорогие магазины, прелест­ные барышни, сверкающие авто (редкий и дорогой предел мечтаний), квартиры на много комнат — вот лишь малая часть поводов для лютой, черной завис­ти. А черная зависть неспособна породить хороших чувств даже к тому, кто вытащил тебя из-за грани смерти. И снова в тексте находим набросанное не­сколькими очень меткими словами описание души Чугункина: «две судимости, алкоголизм, «все поде­лить», шапка и два червонца пропали».

Делить чужое — это тоже их особое, достигшее уровня искусства, умение. А также довод в оправдание собственной ничтожности: зачем годами гнуть спину, если можно прямо сейчас востребовать с того, кто бо­гаче, свою долю. Мотив? Да потому что все люди должны быть равны. О, этот лозунг революции люмпе­ны особенно сильно поддерживали — он давал им ощу­щение собственной значимости, оправдывал жажду чужого, дармового добра. «Чем мы хуже?!» — удивля­лись климы чугункины — и упивались возможностью спать на пуховых перинах, есть с дорогого фарфора столовым серебром, носить лаковые ботинки и лепить перегородки в квартирах, некогда принадлежавших богачам.

Однако вернемся к Полиграфу Полиграфовичу Ша­рикову. При всей своей гнусности этот персонаж за­служивает пристального рассмотрения. Ни в коей мере не надо его оправдывать — не заслужил, но понять следует, потому что иначе «шариковщина» не будет по­знана во всей своей мерзости, а значит — и мы не по­лучим надлежащего к ней иммунитета.

Клим Чугункин становится кривым зеркалом, изу­родовавшим все черты, доставшиеся Полиграфу По­лиграфовичу от пса. Даже машинистка Васнецова, ко­торую Шарику было так жаль в начале повести, в конце становится жертвой новоявленного «заведую­щего подотделом очистки города Москвы от бродячих животных». Хотя «хитроумный» Шариков пытается свое мошенничество скрыть за желанием добра несча­стной женщине. Хорошо, хоть не дошло дело до при­знаний в любви, а иначе и здесь остался бы гнусный след зверолова-получеловека, смердящий не менее сильно, чем он сам. Кстати, в какую страшную плоть облеклась извечная неприязнь кошек и собак! Раньше пес мог погонять мяукающую жертву, загнать ее на дерево, облаять. Но вряд ли он смог бы причинить кошке настоящий вред. Она ведь тоже имеет зубы и когти и способна великолепно постоять за себя, за­щититься от кого угодно, при условии, что этот «кто- то» ходит на четырех ногах. От человека не спасет ни зуб, ни коготь; против него даже быстрые лапы — очень плохое средство. Он хитрее, он вооружен, он безжалостен даже без собачьего сердца, а уж с ним… «на польты пойдут, будем из них белок делать на ра­бочий кредит». Интересно, а если бы дело дошло до охоты на бродячих собак? Впрочем, изворотливая смекалка балалаечника Чугункина и здесь наверняка подсказала бы Шарикову, как сохранить «чистую со­весть». А кошки — чего с ними церемониться? Осо­бенно если ты в прошлом — собака.

В общем-то и не в прошлом. Человечье обличье стало всего лишь ширмой для животной сущности По­лиграфа Полиграфовича. Недаром блохи терзали его даже тогда, когда превращение состоялось полностью. Их, примитивных, руководствующихся только про­стейшими инстинктами, нельзя сбить с толку. Все вре­мя, начиная с того вьюжного вечера, когда бродячий пес впервые переступил порог профессорской кварти­ры, и вплоть до последнего абзаца повести, под одним кровом с хирургическим гением Филиппом Филиппо­вичем жило животное. Только характер его менялся от доброго к кошмарному.

От своей бездомной жизни Шарик-Шариков сохра­нил трусоватость в сочетании с готовностью при удоб­ной возможности тяпнуть. Когда доктор Борменталь брал нахала за глотку, тот поджимал хвост и скулил. Но были ведь и анонимные письма с нелепыми обвине­ниями, и угроза револьвером, и мгновенная перемена в поведении — стоило только Полиграфу Полиграфовичу обзавестись документами. Тоже ничего удиви­тельного — ну какой из бесправных бродячих псов упустит удобный случай отомстить обидчику? Образно говоря, документы — это те же самые клыки, только приготовленные и наточенные специально на человека, дающие возможность растерзать его так, чтобы не ока­заться виноватым и не сесть за решетку. У людей ведь тоже законы не очень отличаются от звериных. Только если закон джунглей не признает союзников, то закон человеческий их приветствует и даже частично по­рождает.

Главный союзник Шарикова — это председатель домкома Швондер. И поскольку мы рассматриваем не Шарикова, а «шариковщину», постольку следует и его изучить как бы под увеличительным стеклом, ибо Швондер порождает «шариковщину» ничуть не хуже, чем сам Полиграф Полиграфович.

Во-первых, Швондер не имеет имени. Только фа­милию, да и то больше похожую на кличку, а заодно на хлесткое и малоприятное словечко «шваль». Лучшей иллюстрации для поговорки «из грязи да в князи» и не придумаешь. Он тоже претерпел превращение, от по­хитителя калош вознесшись до председателя жилищ­ного товарищества. Что характерно — дай ему волю — он и сейчас будет продолжать воровать калоши.

Швондер — типичное детище своего времени. Бу­дучи абсолютно бесполезным в роли производительной единицы, он очень на своем месте там, где нужно отни­мать и делить. Во всяком случае, в Преображенского управдом вцепился бы мертвой хваткой и наверняка отгрыз бы себе мозолящий глаза куш — якобы лиш­нюю комнату. Но нашлись у профессора могуществен­ные покровители, и Швондеру пришлось вести себя вполне по-собачьи: поджимать хвост и перепуганно визжать, а когда непосредственная опасность для шку­ры отступит — самоутверждаться хотя бы тявканьем вслед. Вспомним заметку в газете, подписанную «Шв…р». Ту самую: «Семь комнат каждый умеет зани­мать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом». Красиво гово­рить — это конек люмпена, дорвавшегося до руковод­ства хотя бы самой ничтожной структурой.

Через Полиграфа Полиграфовича Швондер надеет­ся найти уязвимое место Филиппа Филипповича Пре­ображенского. Сам по себе профессор — птица высоко­го полета, но зато Шариков якобы прописан в его квар­тире на шестнадцати аршинах и на его подленькую дворняжью психологию запросто можно воздейство­вать. Пускай у Преображенского по-прежнему будет семь комнат, но зато там же будет проживать созна­тельный элемент Полиграф Полиграфович, который из прочтения переписки Маркса и Каутского вынес для себя главное: «Взять все, да и поделить». А иначе — голова пухнет.

Швондер видит в Шарикове своего близнеца, со­брата. И потому принимает живейшее участие в фор­мировании судьбы продукта эксперимента. И имя ему дает и впоследствии на должность устраивает. А Ша­рикову только того и надо — он растет в собственных глазах, у него появляется все больше смелости и на­глости, чтобы выпячивать грудь перед Борменталем и Преображенским. Ведь на самом деле здесь имеет место точное повторение одомашнивания бродяги. Был бездомный пес Шарик — стал профессорским любим­цем, был безродный продукт медицинского опыта — стал заведующим по очистке. Только теперь Шарикова приручает Швондер.

А теперь можно поговорить и о «шариковщине». Так что же это такое? Случайная неблагодарность или давным-давно сложившееся общественное явление? Скорее — второе. Потому что во все времена были до­носы и зависть к тому, кто преуспел. Всегда были мстительность и готовность укусить сзади, а если даже это сделать страшно, то хотя бы возможность облаять человека.

Неужели только в Полиграфе Полиграфовиче мож­но найти мелочное чванство, размеры которого во мно­го раз больше действительной значимости занимаемого положения. Да что далеко за примерами ходить? Сколько есть мелких чиновников, считающих себя вла­детелями мира сего, сколько вахтеров воображают се­бя выше директора? Неужели только на страницах «Собачьего сердца» мы сталкиваемся с примитивнос­тью суждений, скрывающейся под личиной житейско­го опыта и мудрости?

И разве неразборчивость в целях и средствах — это только литературный вымысел? Разумеется, нет. История с машинисткой Васнецовой вполне могла быть взятой из настоящей, не книжной жизни. Сколько их на свете — женщин, которых не считают за людей всякие «благодетели», вполне способные дарить филь­деперсовые чулки и сулить ананасы, но только в обмен на собачью, безоговорочную преданность. Швондеровские анонимки кажутся детским лепетом по сравнению с ухищрениями, которыми пользуются люди отнюдь не в книгах, чтобы заполучить заветную жилплощадь. Охота на кошек — просто ничто по сравнению с трав­лей, которую человек способен устроить своему собра­ту. Из шкурки убитой кошки хотя бы сошьют пальто, а вот человека просто смешают с грязью. Практичес­кой пользы никакой, зато самоудовлетворение — по высшему классу.

Петь хором вместо того, чтобы заниматься де­лом — это тоже знакомо каждому из нас не только со слов Булгакова. И это тоже одно из проявлений «шариковщины». У собак оно выглядит как завывания на Луну. У человека, как обычно, под все подведена иде­ологическая база. Домком во главе с Швондером не может не петь. Тогда их служение пролетарским иде­алам будет неполным. Шакалы, растерзавшие жерт­ву, всегда заявляют о своем успехе радостным визгом. А если профессор Преображенский заявляет, что раз­руха в стране как раз от того, что люди поют хором вместо того, чтобы заниматься делом, то заявление это происходит от его, профессора, буржуйской несо­знательности. «Если бы сейчас была дискуссия, — на­чала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, — я бы доказала Петру Александровичу…» Разумеется, заниматься словесными дуэлями гораздо проще, чем строить то самое жилье, которого вечно не хватает со­знательным пролетариям, занятым кипучей револю­ционной деятельностью.

«Шариковщина» вездесуща и всепроникающа. В каждом человеке независимо от условий и обстоя­тельств его рождения и воспитания живет свой Поли­граф Полиграфович. Только некоторым удается взять его за горло, уподобившись Борменталю, а иные просто отпускают тварь на свободу и сами не замечают, что сердце, бьющееся в их груди, уже не человеческое, а собачье.

Ну что же, остается сделать вывод, дать оконча­тельную формулировку «шариковщине». Изучив По­лиграфа Полиграфовича, приглядевшись к Швондеру, сопоставив описанное в повести с жизненными реалия­ми, мы можем это сделать.

«Шариковщина» — это мелочная мстительность, когда невозможность укусить вполне может быть воз­мещена тявканьем издали. Это загребание жара чужи­ми руками и готовность в любой момент завизжать и поджать хвост.

«Шариковщина» — это нежелание вырваться из своей ограниченной и зачастую грязной среды обита­ния. Эта демонстративная темнота — «учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту». Это умение даже из самых умных вещей де­лать примитивные выводы, подчиненные шкурным интересам.

«Шариковщина» — это неблагодарность во всех ее проявлениях, даже к тем, кто даровал тебе жизнь. Это болезненная гордость — «Я вас не просил». Это эгоизм и нежелание понимать людей, отличающихся по обра­зу мысли. Их гораздо проще объявить несознательны­ми — обвинить в скудоумии другого всегда проще, чем признать собственную бедность ума.

«Шариковщина» — это элементарная житейская подлость. Это метод кнута и пряника к заведомо безза­щитному человеку. Ты должна быть моей. И если сего­дня ты отказываешься от авто и ананасов, то завтра тебе будет устроено сокращение штатов.

Можно было бы продолжить, но уже все ясно. Яс­но — и страшно. Ведь «шариковщина» — это не толь­ко средоточие мерзости и пороков. Это еще и верней­шее средство выжить среди людей. Тот, кто живет по методике Полиграфа Полиграфовича — неуязвим. Он сможет выйти из любой неурядицы, он победит любо­го противника, он преодолеет любое препятствие.

И в его глазах победа будет дешевой — что может быть бесполезнее другого человека? Слоны — и те су­щества нужные.

«Шариковщине» подчиняться нельзя. Потому что, как мудро заметил профессор Преображенский: «Наука еще не знает способов обращать зверей в людей».

Философско-библейские мотивы в романе М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”

Школьное сочинение

Русская литература XX века выросла из литературы века XIX, в которой значительное место уделялось евангельским мотивам. Но политические события в новой России наложили отпечаток на отношение к религии и церкви. Советское время ознаменовалось, помимо всего прочего, гонениями на церковь и ее служителей, в стране шла бурная антирелигиозная, атеистическая пропаганда, но какой бы методичной и целенаправленной она ни была, она так и не смогла разрушить в сознании людей многовековые традиции их предков. Евангельские мотивы стали ключевыми образами русской литературы XX века. Рожденные бурей революции, они возникали в произведениях самых гнетущих лет, неся людям откровение, веру, надежду.

К евангельским мотивам обращались в своем творчестве А. Блок и Б. Пастернак, А. Ахматова и М. Горький, И. Бунин и Л. Андреев и многие другие. Примечательно, что особое внимание русские писатели уделяли определенным моментам Евангелия — трагическому периоду от Великого понедельника до Пасхи. Чаще всего в их произведениях мы встречаем ссылки на распятие Христа и на дни Его страстей. И все же, несмотря на сходство взятых образов, авторы переосмысливают их по-разному.

В творчестве Михаила Булгакова отразились лучшие традиции отечественной прозы и наиболее высокие идеи мировой литературы. В своих произведениях он затрагивал самые актуальные, самые волнующие и жизненно важные вопросы. Булгаков стремился осветить глобальные темы истории, нравственности, морали. С уникальной философской глубиной подходил он к осмыслению практически всех вечных проблем человечества.

Роман “Мастер и Маргарита” стал своеобразной энциклопедией человеческих душ, исторических событий и библейских сюжетов. В нем органически соединились события в раннесоветской Москве и древнем Ершалаиме, драматическая история Мастера и его Маргариты и мистическое театральное действо — бал Воланда. Причем ершалаимская трагедия Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата стала как бы мерилом всего человеческого, мерилом духовности, нравственности, морали. Булгаков не случайно переплетает романтические библейские мотивы и реалистическое повествование о московской жизни — в романе автор стремится не столько осмыслить и поведать людям историю Иешуа, сколько вдается в более глубокие философские исследования человеческой души. Евангельские мотивы тесно переплелись с текстом романа, который представляет собой как бы два Евангелия: авторское Евангелие “от Воланда” и Евангелие Мастера “от Иешуа”. История Иешуа зеркально отражается в окнах московских многоэтажек, во всем ходе мистерии, разыгравшейся в столице.

Действие “Мастера и Маргариты” разворачивается на Страстной неделе перед Пасхой, т. е. перед днем, когда, по преданию, воскрес Иисус Христос. Бал Воланда — это праздник прощения преступников, один из которых, по Евангелию, первым вошел в рай с Христом. Евангельская история зеркально отражается в событиях на Страстной неделе, в символике праздника Воланда: бал — Страсти по Христу, одеяние Воланда —: рубище Иисуса, череп барона Майгеля — череп Адама и т. д.

Москва становится центром нового Евангелия, городом обновления и надежд.

Но Булгакова занимают не столько сами евангельские события, сколько проблемы добра и зла и их взаимоотношения. В его прочтении евангельской истории Иешуа предстает не как Бог, но как человек. Не случайно Булгаков выводит здесь Христа под Его арамейским именем.

История 2000-летней давности открывается нам со страниц рукописи романа, который пишет Мастер. В этом романе он повествует о закате античной культуры и о начале христианской цивилизации. События разворачиваются в Страстную неделю — когда люди постятся, присутствуют на всех службах, когда открываются все человеческие грехи. Пытаясь приподнять завесу над истинной сущностью людей, Булгаков вводит в свое произведение образ Воланда, который фактически занимает место Бога и переворачивает на свой лад традиционную процедуру покаяния. Глазами Воланда автор с “точки зрения вечности” рассматривает все слабости и недостатки человеческие. Эти же недостатки писатель открывает и осуждает и в истории Иешуа и Понтия Пилата.

Никто не признает в Иешуа единственного пророка, его ученик — Левий Матвей — не представляет собой исключения. Сохранивший в себе черты евангельского апостола Матфея (сборщика податей), Левий представляет в своем лице сразу всех учеников, кроме Иуды. Даже слова, записанные им на пергаменте (“. Мы увидим чистую реку воды жизни. Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл”.”), взяты не из Евангелия, а из Откровения, следовательно, должны были быть записаны не Матфеем, но Иоанном. Кроме того, ученики Христа ждали, когда Он “придет во славе”. Левий Матвей не ждет этого, и заповедей Иешуа он не выполняет, угрожая зарезать Иуду из Кириафа. Да и главенствующее положение в мире занимает Воланд, князь тьмы.

Устами Иешуа Мастер упрекает современников в трусости, малодушии, в неспособности защитить собственное достоинство под напором диктатуры. Именно эту задачу ставил перед собой и Булгаков. К тому же судьба Мастера очень напоминает судьбу самого писателя. Как и перед Мастером, перед ним стояла непростая задача выжить во враждебных условиях и суметь при этом реализовать свой талант.

Как уже отмечалось, в “Мастере и Маргарите” поднимаются не только и не столько библейские вопросы, сколько проблемы философские, вечные. С помощью Библии автор старается переосмыслить борьбу добра и зла, преступление и последующие угрызения совести, казнь невиновного и ответственность за эту жестокость, бессмысленность предательства и бесплодные попытки искупить его наказанием зла. История Иешуа и Пилата воплощает в себе борьбу света и тьмы. Та же борьба происходит и в современной писателю Москве. Булгаков видит в Иешуа не столько Бога, сколько человека, чьи мысли и поступки могут быть присущи любому смертному. Он, так же как и каждый в этом мире, испытывает общечеловеческие чувства — от страха до страдания. И только сам человек способен разобраться в этих чувствах, управлять своей судьбой. Но какое бы направление ни избрал человек в жизни, все это контролирует Бог и потому наказание за грехи — справедливое наказание — обязательно настигнет грешника. Эту мысль автор проводит в истории Пилата — носителя “самого страшного порока” — трусости. Эту же мысль вкладывает он в уста Воланда. Трусость Понтия Пилата привела к гибели невиновного, и наказание за эту трусость несет именно Пилат. Однако прощен и Пилат и блудница Фрида, а Воланд выполняет просьбу Иешуа. Тьма же — обязательная часть мироздания, ведь если бы не было тьмы, что бы мы называли светом?

Булгаков пытается определить сущность добра и зла, а приходит все к одному и тому же: добро есть любовь, добро есть преданность; зло есть ненависть, трусость и предательство. Будь Маргарита хоть трижды ведьмой, она любит так, как могут любить немногие. Поэтому Левий просит, чтобы “. ту, которая любила и страдала. вы взяли бы тоже. “. Его слова перекликаются со словами Христа в Евангелии от Луки: “Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит” (от Луки, 7:50). “Прощение и вечный приют” Пилата в романе — это акт доброты и свободы. И, как заключает Воланд, именно “на этом построен мир”.

И Мастер в своей рукописи, и Булгаков в своем романе возводят обычные житейские противоречия в высокую степень мирового зла. И автор, и его герой скорбят по утраченной духовности. Чтобы читатели поняли эту скорбь, прочувствовали, осознали, этот мир рассматривается во всех подробностях, в мельчайших деталях, чтобы не упустить главного, чтобы открыть людям путь к спасению, сохранению своего духовного мира.

Михаил Булгаков создал необыкновенное произведение, бесконечное, бескрайнее, как сама вечность.

Важнейшие, глобальные мировые вопросы, волновавшие писателя и освещенные им в романе “Мастер и Маргарита”, никогда не перестанут быть актуальными и никогда не станут менее острыми. Они всегда будут волновать читателей, заставлять снова и снова переосмысливать свою жизнь с точки зрения вечности, переосмысливать всю историю человечества в целом.

“Шариковщина” – что это такое? – сочинение на тему

Образ, созданный Булгаковым, стал актуальным для многих поколений. Что такое «шариковщина» сможет ответить подросток, прочитавший текст. Найти признаки героя среди своего окружения легко для взрослых, людей, обладающих большим жизненным опытом.

Гениальность идеи

Автор хочет, чтобы человек стал идеальным. Проблемы российской действительности 20-х годов ставили в тупик многих образованных представителей интеллигенции, рабочих и крестьян. Общество менялось, метясь в поисках истины. Каков он идеальный человек? Как его воспитать? Писатель ищет возможность раскрыть социальные и нравственные уродства через сюжет художественного текста.

Профессор Преображенский – гениальный хирург. Он воплощает мечты автора. Все, что видел Булгаков в российской действительности, возмущало его. Терялась культура, умирала духовность. Революция меняла ценности человека. Автор заметил, что страна движется к катастрофе. Эксперимент, проводимый в стране, порождал страшных людей. Они не уважали рядом живущих, не изучали уроки истории, не понимали профессиональных потребностей человека. Предсказать, к чему они приведут Россию, сложно для самых образованных людей. Итог мог быть самым ужасным – потеря человеческой сути, превращение в развратных, агрессивных «животных» с потребностями пить, «жрать» и унижать.

Появление «шариковщины»

Автор показывает насколько нелепо рождение нового человека. Профессор пересаживает дворняге мозг Чугункина, алкоголика и уголовника. Пес, безобидный и голодный, под действием человеческого материала становится уникальным видом новой страны. Эксперимент хирурга сравним с революционными преобразованиями России. Опасный опыт можно оправдать с позиции медицины. Научные разработки хирургии дают возможность сделать массу выводов. Результаты поражают ведущих ученых в сюжете и дают почву для размышления врачам в реальности. Параллель: человек – животное, идет с момента возникновения разумных существ. Человеческий облик не смог изменить суть характера, еще более усилился животными потребностями.

Шариковы в прошлом и настоящем

В прошлую эпоху появление шариковых объяснялось социальными проблемами. Но их появление стало настолько живучим, что уже целые поколения людей с собачьим сердцем гуляют по России. Шариков начинает уничтожать кошек, то есть тех, кто слабее его, но постепенно переходит и на себе подобных – собак. В таких людях нет сочувствия и сожаления, они идут вперед, не задумываясь о горе, которое они приносят окружающим. Если верить сюжету, их ждет та же судьба, которую они заслуживают. Их ставят на место или возвращают на начальную ступень. Так происходит в сюжете книги. Шариковы далеки от социальной справедливости, им безразлично против кого воевать. Они рвут куски для себя, и получают власть. К вышестоящим проявляют покорность, угодливость и лесть. К зависимым от них – жестокость. В головах нет стремления измениться, стать образованными и культурными.

Профессор принимает ошибку экспериментальной операции. Он исправляет ее, возвращая собаку в свой первозданный вид. В реальности шариковых нельзя уничтожить. Они живучи и равнодушны. Социальные опыты над людьми так легко не остановить. Эксперименты порождают множество пороков. Обратное перерождение шариковых в мирных трудолюбивых людей – это новая проблема. Кто способен ее решить? Ответить на вопрос сложно. швондеров и шариковых принимают везде, где любят лесть и обман. Думать о других – не их задача. Смысл жизни – в унижении, в порабощении себе подобных. Автор призывает учиться на ошибках прошлого. Ценить ту культуру, к которой пришел народ. Показывает силу образованности человека. Как остановить размножение наглецов, кто сможет это сделать, какой строй нужен России? Вопросов, остающихся за страницами рассказа, множество. Шариковщина – проблема не только одной страны.

Проблема рассказа отражала исторические события России прошлого столетия. Гениальность автора в прозорливости. Он увидел, как шариковы заполняют страну. Написать сочинение «Что такое «шариковщина», без понимания социальных проблем прошлого и настоящего, не получится. Материал поможет найти ответы на некоторые сложные вопросы.

Философско-библейские мотивы в романе М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”

Школьное сочинение

Русская литература XX века выросла из литературы века XIX, в которой значительное место уделялось евангельским мотивам. Но политические события в новой России наложили отпечаток на отношение к религии и церкви. Советское время ознаменовалось, помимо всего прочего, гонениями на церковь и ее служителей, в стране шла бурная антирелигиозная, атеистическая пропаганда, но какой бы методичной и целенаправленной она ни была, она так и не смогла разрушить в сознании людей многовековые традиции их предков. Евангельские мотивы стали ключевыми образами русской литературы XX века. Рожденные бурей революции, они возникали в произведениях самых гнетущих лет, неся людям откровение, веру, надежду.

К евангельским мотивам обращались в своем творчестве А. Блок и Б. Пастернак, А. Ахматова и М. Горький, И. Бунин и Л. Андреев и многие другие. Примечательно, что особое внимание русские писатели уделяли определенным моментам Евангелия — трагическому периоду от Великого понедельника до Пасхи. Чаще всего в их произведениях мы встречаем ссылки на распятие Христа и на дни Его страстей. И все же, несмотря на сходство взятых образов, авторы переосмысливают их по-разному.

В творчестве Михаила Булгакова отразились лучшие традиции отечественной прозы и наиболее высокие идеи мировой литературы. В своих произведениях он затрагивал самые актуальные, самые волнующие и жизненно важные вопросы. Булгаков стремился осветить глобальные темы истории, нравственности, морали. С уникальной философской глубиной подходил он к осмыслению практически всех вечных проблем человечества.

Роман “Мастер и Маргарита” стал своеобразной энциклопедией человеческих душ, исторических событий и библейских сюжетов. В нем органически соединились события в раннесоветской Москве и древнем Ершалаиме, драматическая история Мастера и его Маргариты и мистическое театральное действо — бал Воланда. Причем ершалаимская трагедия Иешуа Га-Ноцри и Понтия Пилата стала как бы мерилом всего человеческого, мерилом духовности, нравственности, морали. Булгаков не случайно переплетает романтические библейские мотивы и реалистическое повествование о московской жизни — в романе автор стремится не столько осмыслить и поведать людям историю Иешуа, сколько вдается в более глубокие философские исследования человеческой души. Евангельские мотивы тесно переплелись с текстом романа, который представляет собой как бы два Евангелия: авторское Евангелие “от Воланда” и Евангелие Мастера “от Иешуа”. История Иешуа зеркально отражается в окнах московских многоэтажек, во всем ходе мистерии, разыгравшейся в столице.

Действие “Мастера и Маргариты” разворачивается на Страстной неделе перед Пасхой, т. е. перед днем, когда, по преданию, воскрес Иисус Христос. Бал Воланда — это праздник прощения преступников, один из которых, по Евангелию, первым вошел в рай с Христом. Евангельская история зеркально отражается в событиях на Страстной неделе, в символике праздника Воланда: бал — Страсти по Христу, одеяние Воланда —: рубище Иисуса, череп барона Майгеля — череп Адама и т. д.

Москва становится центром нового Евангелия, городом обновления и надежд.

Но Булгакова занимают не столько сами евангельские события, сколько проблемы добра и зла и их взаимоотношения. В его прочтении евангельской истории Иешуа предстает не как Бог, но как человек. Не случайно Булгаков выводит здесь Христа под Его арамейским именем.

История 2000-летней давности открывается нам со страниц рукописи романа, который пишет Мастер. В этом романе он повествует о закате античной культуры и о начале христианской цивилизации. События разворачиваются в Страстную неделю — когда люди постятся, присутствуют на всех службах, когда открываются все человеческие грехи. Пытаясь приподнять завесу над истинной сущностью людей, Булгаков вводит в свое произведение образ Воланда, который фактически занимает место Бога и переворачивает на свой лад традиционную процедуру покаяния. Глазами Воланда автор с “точки зрения вечности” рассматривает все слабости и недостатки человеческие. Эти же недостатки писатель открывает и осуждает и в истории Иешуа и Понтия Пилата.

Никто не признает в Иешуа единственного пророка, его ученик — Левий Матвей — не представляет собой исключения. Сохранивший в себе черты евангельского апостола Матфея (сборщика податей), Левий представляет в своем лице сразу всех учеников, кроме Иуды. Даже слова, записанные им на пергаменте (“. Мы увидим чистую реку воды жизни. Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл”.”), взяты не из Евангелия, а из Откровения, следовательно, должны были быть записаны не Матфеем, но Иоанном. Кроме того, ученики Христа ждали, когда Он “придет во славе”. Левий Матвей не ждет этого, и заповедей Иешуа он не выполняет, угрожая зарезать Иуду из Кириафа. Да и главенствующее положение в мире занимает Воланд, князь тьмы.

Устами Иешуа Мастер упрекает современников в трусости, малодушии, в неспособности защитить собственное достоинство под напором диктатуры. Именно эту задачу ставил перед собой и Булгаков. К тому же судьба Мастера очень напоминает судьбу самого писателя. Как и перед Мастером, перед ним стояла непростая задача выжить во враждебных условиях и суметь при этом реализовать свой талант.

Как уже отмечалось, в “Мастере и Маргарите” поднимаются не только и не столько библейские вопросы, сколько проблемы философские, вечные. С помощью Библии автор старается переосмыслить борьбу добра и зла, преступление и последующие угрызения совести, казнь невиновного и ответственность за эту жестокость, бессмысленность предательства и бесплодные попытки искупить его наказанием зла. История Иешуа и Пилата воплощает в себе борьбу света и тьмы. Та же борьба происходит и в современной писателю Москве. Булгаков видит в Иешуа не столько Бога, сколько человека, чьи мысли и поступки могут быть присущи любому смертному. Он, так же как и каждый в этом мире, испытывает общечеловеческие чувства — от страха до страдания. И только сам человек способен разобраться в этих чувствах, управлять своей судьбой. Но какое бы направление ни избрал человек в жизни, все это контролирует Бог и потому наказание за грехи — справедливое наказание — обязательно настигнет грешника. Эту мысль автор проводит в истории Пилата — носителя “самого страшного порока” — трусости. Эту же мысль вкладывает он в уста Воланда. Трусость Понтия Пилата привела к гибели невиновного, и наказание за эту трусость несет именно Пилат. Однако прощен и Пилат и блудница Фрида, а Воланд выполняет просьбу Иешуа. Тьма же — обязательная часть мироздания, ведь если бы не было тьмы, что бы мы называли светом?

Булгаков пытается определить сущность добра и зла, а приходит все к одному и тому же: добро есть любовь, добро есть преданность; зло есть ненависть, трусость и предательство. Будь Маргарита хоть трижды ведьмой, она любит так, как могут любить немногие. Поэтому Левий просит, чтобы “. ту, которая любила и страдала. вы взяли бы тоже. “. Его слова перекликаются со словами Христа в Евангелии от Луки: “Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит” (от Луки, 7:50). “Прощение и вечный приют” Пилата в романе — это акт доброты и свободы. И, как заключает Воланд, именно “на этом построен мир”.

И Мастер в своей рукописи, и Булгаков в своем романе возводят обычные житейские противоречия в высокую степень мирового зла. И автор, и его герой скорбят по утраченной духовности. Чтобы читатели поняли эту скорбь, прочувствовали, осознали, этот мир рассматривается во всех подробностях, в мельчайших деталях, чтобы не упустить главного, чтобы открыть людям путь к спасению, сохранению своего духовного мира.

Михаил Булгаков создал необыкновенное произведение, бесконечное, бескрайнее, как сама вечность.

Важнейшие, глобальные мировые вопросы, волновавшие писателя и освещенные им в романе “Мастер и Маргарита”, никогда не перестанут быть актуальными и никогда не станут менее острыми. Они всегда будут волновать читателей, заставлять снова и снова переосмысливать свою жизнь с точки зрения вечности, переосмысливать всю историю человечества в целом.

Сочинение на тему: ЧТО ТАКОЕ «ШАРИКОВЩИНА»

ЧТО ТАКОЕ «ШАРИКОВЩИНА»

«В настоящее время каждый имеет свое право», — говорит Шариков профессору Преображенскому, и за безобидностью фразы кроется сама сущность «шариковщины». Ведь на самом деле явление это отнюдь не ново, оно было всегда и, к сожалению, искоренения его не предвидится. Но что же такое «шариковщина »? Прежде, чем дать ответ на этот вопрос, нужно просле­дить за тем персонажем «Собачьего сердца», который удостоился сомнительной чести дать свое имя древней, как мир, проблеме.

Итак, перед нами Шариков Полиграф Полиграфович, человек, полученный путем пересадки бродя­чей собаке семенных желез и гипофиза убитого Кли­ма Чугункина. То есть фактически — две личности в одной.

Первая половина персонажа — это Шарик, точнее без­домный пес, которого назвала так «машинистка IX разря­да» Васнецова. В сущности, у него не отыскать особых пороков, а вот поводов для жалости и сочувствия до­статочно: обожженный бок, угроза голодной смерти, наивные мечты о лете, колбасных шкурках и особен­ной лечебной травке. А как трогательны раздумья пса перед зеркалом, когда он, уже подкормившийся и вы­леченный, ищет в своем дворняжьем облике черты чи­стопородного пса-аристократа. «Я — красавец. Быть может, неизвестный принц-инкогнито», — думает он, и, читая эти строки, совершенно невозможно удер­жаться от улыбки. Но не потому, что смешно, а оттого, что это так напоминает забавы ребенка, вообразившего себя машинистом и увлеченно «рулящего» поездом из пары табуреток.

Шарик — это существо, которое умеет искренне жалеть (ту же самую машинистку Васнецову), кото­рое может быть преданным и испытывать настоя­щую благодарность. И пусть эта благодарность вы­глядит подобострастно, но она есть, она не лицемер­на — откуда взяться лицемерию рядом с горькой долей бродяги?

А недостатки, которые тоже присутствуют в буду­щем человеке, совершенно простительны собаке с ули­цы. Неприязнь к кошкам, излишнее любопытство, следствием которого стала растерзанная сова-чучело, некоторая доля хитрости и нахальства — все это безо­бидно. Более того, без данных качеств (за исключени­ем ненависти к кошкам) бродячему псу не выжить. Он должен уметь и разнюхать что-нибудь съедобное в му­соре, и стащить лакомый кусочек у зазевавшегося че­ловека, и постоять за себя в соперничестве с другими бродячими собаками. Здесь ведь закон джунглей рабо­тает в полную силу: недаром Шарик пророчил себе не­минуемую смерть из-за обожженного бока.

Очень ярким свидетельством доброты Шарика яв­ляется фраза, промелькнувшая в его мыслях, в мыс­лях насмерть перепуганного, уверенного в своей обре­ченности пса, тогда, когда его оглушили хлороформом, чтобы залечить раненый бок. «Братцы живодеры, за что же вы меня?» — здесь только обида и ничего бо­лее. Даже живодеров, лютых врагов бродячего зверья, Шарик зовет «братцами».

А вот вторая половина детища профессора Преоб­раженского — это в некотором роде тот самый дьявол, который стоит за левым плечом каждого человека. При жизни Клим Григорьевич Чугункин имел две су­димости за кражи, приговаривался к каторге условно, злоупотреблял алкоголем и промышлял игрой на бала­лайке по трактирам. Умер он тоже весьма характер­но — от удара ножом. Специально для таких, как Чу­гункин, существует определение «деклассированный элемент».

Можно смело сказать, что несчастному подопыт­ному псу очень не повезло с донором органов для пе­ресадки. Шарик, которого смело можно уравнять с ребенком, получил соседом в свое тело уголовника, прожигателя жизни и вора. Вдобавок еще и подлеца, начисто лишенного чувства благодарности к тому, кто фактически воскресил его никчемную сущность, кто дал ему шанс немного дольше прожить на этом свете.

Хотя, если повнимательнее разобраться, то стано­вится ясным, что благодарности взяться неоткуда. Судите сами — ну что он видел в своей жизни, этот самый Клим Чугункин?- Трактирных оборванцев, гу­лящих девиц, пьяные потасовки — обычную и страшную в своей обыденности грязь городского дна. Это болото, которое не выпускает из своих липких объятий случайно провалившуюся жертву, но для исконных обывателей является ничуть не менее род­ным, чем для человека — уютная квартира, а для птицы — гнездо на высоком дереве. Гадкие и урод­ливые порождения этого болота копошатся в гнилой тине, пожирают друг друга и даже не пытаются най­ти себе участи лучше. Но вместе с тем они видят тех, кто живет по-другому. Городские люмпены, голь ка­бацкая, босота — вся их жизнь проходит от выпивки к тяжелому сну, от похмелья к случайной работе, за­тем — снова к выпивке. Иногда порочный круг рас­ширяется кражей, разбоем, грабежом (дополнитель­ные средства к существованию), дракой, мимолетным романом с потрепанной девицей неведомо какой све­жести. И на этом среда обитания тысяч Климов чугункиных замыкается, как магический круг, никого и ничего не пропускающий внутрь себя. Но ведь осталь­ного мира он не прячет. Дорогие магазины, прелест­ные барышни, сверкающие авто (редкий и дорогой предел мечтаний), квартиры на много комнат — вот лишь малая часть поводов для лютой, черной завис­ти. А черная зависть неспособна породить хороших чувств даже к тому, кто вытащил тебя из-за грани смерти. И снова в тексте находим набросанное не­сколькими очень меткими словами описание души Чугункина: «две судимости, алкоголизм, «все поде­лить», шапка и два червонца пропали».

Делить чужое — это тоже их особое, достигшее уровня искусства, умение. А также довод в оправдание собственной ничтожности: зачем годами гнуть спину, если можно прямо сейчас востребовать с того, кто бо­гаче, свою долю. Мотив? Да потому что все люди должны быть равны. О, этот лозунг революции люмпе­ны особенно сильно поддерживали — он давал им ощу­щение собственной значимости, оправдывал жажду чужого, дармового добра. «Чем мы хуже?!» — удивля­лись климы чугункины — и упивались возможностью спать на пуховых перинах, есть с дорогого фарфора столовым серебром, носить лаковые ботинки и лепить перегородки в квартирах, некогда принадлежавших богачам.

Однако вернемся к Полиграфу Полиграфовичу Ша­рикову. При всей своей гнусности этот персонаж за­служивает пристального рассмотрения. Ни в коей мере не надо его оправдывать — не заслужил, но понять следует, потому что иначе «шариковщина» не будет по­знана во всей своей мерзости, а значит — и мы не по­лучим надлежащего к ней иммунитета.

Клим Чугункин становится кривым зеркалом, изу­родовавшим все черты, доставшиеся Полиграфу По­лиграфовичу от пса. Даже машинистка Васнецова, ко­торую Шарику было так жаль в начале повести, в конце становится жертвой новоявленного «заведую­щего подотделом очистки города Москвы от бродячих животных». Хотя «хитроумный» Шариков пытается свое мошенничество скрыть за желанием добра несча­стной женщине. Хорошо, хоть не дошло дело до при­знаний в любви, а иначе и здесь остался бы гнусный след зверолова-получеловека, смердящий не менее сильно, чем он сам. Кстати, в какую страшную плоть облеклась извечная неприязнь кошек и собак! Раньше пес мог погонять мяукающую жертву, загнать ее на дерево, облаять. Но вряд ли он смог бы причинить кошке настоящий вред. Она ведь тоже имеет зубы и когти и способна великолепно постоять за себя, за­щититься от кого угодно, при условии, что этот «кто- то» ходит на четырех ногах. От человека не спасет ни зуб, ни коготь; против него даже быстрые лапы — очень плохое средство. Он хитрее, он вооружен, он безжалостен даже без собачьего сердца, а уж с ним… «на польты пойдут, будем из них белок делать на ра­бочий кредит». Интересно, а если бы дело дошло до охоты на бродячих собак? Впрочем, изворотливая смекалка балалаечника Чугункина и здесь наверняка подсказала бы Шарикову, как сохранить «чистую со­весть». А кошки — чего с ними церемониться? Осо­бенно если ты в прошлом — собака.

В общем-то и не в прошлом. Человечье обличье стало всего лишь ширмой для животной сущности По­лиграфа Полиграфовича. Недаром блохи терзали его даже тогда, когда превращение состоялось полностью. Их, примитивных, руководствующихся только про­стейшими инстинктами, нельзя сбить с толку. Все вре­мя, начиная с того вьюжного вечера, когда бродячий пес впервые переступил порог профессорской кварти­ры, и вплоть до последнего абзаца повести, под одним кровом с хирургическим гением Филиппом Филиппо­вичем жило животное. Только характер его менялся от доброго к кошмарному.

От своей бездомной жизни Шарик-Шариков сохра­нил трусоватость в сочетании с готовностью при удоб­ной возможности тяпнуть. Когда доктор Борменталь брал нахала за глотку, тот поджимал хвост и скулил. Но были ведь и анонимные письма с нелепыми обвине­ниями, и угроза револьвером, и мгновенная перемена в поведении — стоило только Полиграфу Полиграфовичу обзавестись документами. Тоже ничего удиви­тельного — ну какой из бесправных бродячих псов упустит удобный случай отомстить обидчику? Образно говоря, документы — это те же самые клыки, только приготовленные и наточенные специально на человека, дающие возможность растерзать его так, чтобы не ока­заться виноватым и не сесть за решетку. У людей ведь тоже законы не очень отличаются от звериных. Только если закон джунглей не признает союзников, то закон человеческий их приветствует и даже частично по­рождает.

Главный союзник Шарикова — это председатель домкома Швондер. И поскольку мы рассматриваем не Шарикова, а «шариковщину», постольку следует и его изучить как бы под увеличительным стеклом, ибо Швондер порождает «шариковщину» ничуть не хуже, чем сам Полиграф Полиграфович.

Во-первых, Швондер не имеет имени. Только фа­милию, да и то больше похожую на кличку, а заодно на хлесткое и малоприятное словечко «шваль». Лучшей иллюстрации для поговорки «из грязи да в князи» и не придумаешь. Он тоже претерпел превращение, от по­хитителя калош вознесшись до председателя жилищ­ного товарищества. Что характерно — дай ему волю — он и сейчас будет продолжать воровать калоши.

Швондер — типичное детище своего времени. Бу­дучи абсолютно бесполезным в роли производительной единицы, он очень на своем месте там, где нужно отни­мать и делить. Во всяком случае, в Преображенского управдом вцепился бы мертвой хваткой и наверняка отгрыз бы себе мозолящий глаза куш — якобы лиш­нюю комнату. Но нашлись у профессора могуществен­ные покровители, и Швондеру пришлось вести себя вполне по-собачьи: поджимать хвост и перепуганно визжать, а когда непосредственная опасность для шку­ры отступит — самоутверждаться хотя бы тявканьем вслед. Вспомним заметку в газете, подписанную «Шв…р». Ту самую: «Семь комнат каждый умеет зани­мать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом». Красиво гово­рить — это конек люмпена, дорвавшегося до руковод­ства хотя бы самой ничтожной структурой.

Через Полиграфа Полиграфовича Швондер надеет­ся найти уязвимое место Филиппа Филипповича Пре­ображенского. Сам по себе профессор — птица высоко­го полета, но зато Шариков якобы прописан в его квар­тире на шестнадцати аршинах и на его подленькую дворняжью психологию запросто можно воздейство­вать. Пускай у Преображенского по-прежнему будет семь комнат, но зато там же будет проживать созна­тельный элемент Полиграф Полиграфович, который из прочтения переписки Маркса и Каутского вынес для себя главное: «Взять все, да и поделить». А иначе — голова пухнет.

Швондер видит в Шарикове своего близнеца, со­брата. И потому принимает живейшее участие в фор­мировании судьбы продукта эксперимента. И имя ему дает и впоследствии на должность устраивает. А Ша­рикову только того и надо — он растет в собственных глазах, у него появляется все больше смелости и на­глости, чтобы выпячивать грудь перед Борменталем и Преображенским. Ведь на самом деле здесь имеет место точное повторение одомашнивания бродяги. Был бездомный пес Шарик — стал профессорским любим­цем, был безродный продукт медицинского опыта — стал заведующим по очистке. Только теперь Шарикова приручает Швондер.

А теперь можно поговорить и о «шариковщине». Так что же это такое? Случайная неблагодарность или давным-давно сложившееся общественное явление? Скорее — второе. Потому что во все времена были до­носы и зависть к тому, кто преуспел. Всегда были мстительность и готовность укусить сзади, а если даже это сделать страшно, то хотя бы возможность облаять человека.

Неужели только в Полиграфе Полиграфовиче мож­но найти мелочное чванство, размеры которого во мно­го раз больше действительной значимости занимаемого положения. Да что далеко за примерами ходить? Сколько есть мелких чиновников, считающих себя вла­детелями мира сего, сколько вахтеров воображают се­бя выше директора? Неужели только на страницах «Собачьего сердца» мы сталкиваемся с примитивнос­тью суждений, скрывающейся под личиной житейско­го опыта и мудрости?

И разве неразборчивость в целях и средствах — это только литературный вымысел? Разумеется, нет. История с машинисткой Васнецовой вполне могла быть взятой из настоящей, не книжной жизни. Сколько их на свете — женщин, которых не считают за людей всякие «благодетели», вполне способные дарить филь­деперсовые чулки и сулить ананасы, но только в обмен на собачью, безоговорочную преданность. Швондеровские анонимки кажутся детским лепетом по сравнению с ухищрениями, которыми пользуются люди отнюдь не в книгах, чтобы заполучить заветную жилплощадь. Охота на кошек — просто ничто по сравнению с трав­лей, которую человек способен устроить своему собра­ту. Из шкурки убитой кошки хотя бы сошьют пальто, а вот человека просто смешают с грязью. Практичес­кой пользы никакой, зато самоудовлетворение — по высшему классу.

Петь хором вместо того, чтобы заниматься де­лом — это тоже знакомо каждому из нас не только со слов Булгакова. И это тоже одно из проявлений «шариковщины». У собак оно выглядит как завывания на Луну. У человека, как обычно, под все подведена иде­ологическая база. Домком во главе с Швондером не может не петь. Тогда их служение пролетарским иде­алам будет неполным. Шакалы, растерзавшие жерт­ву, всегда заявляют о своем успехе радостным визгом. А если профессор Преображенский заявляет, что раз­руха в стране как раз от того, что люди поют хором вместо того, чтобы заниматься делом, то заявление это происходит от его, профессора, буржуйской несо­знательности. «Если бы сейчас была дискуссия, — на­чала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, — я бы доказала Петру Александровичу…» Разумеется, заниматься словесными дуэлями гораздо проще, чем строить то самое жилье, которого вечно не хватает со­знательным пролетариям, занятым кипучей револю­ционной деятельностью.

«Шариковщина» вездесуща и всепроникающа. В каждом человеке независимо от условий и обстоя­тельств его рождения и воспитания живет свой Поли­граф Полиграфович. Только некоторым удается взять его за горло, уподобившись Борменталю, а иные просто отпускают тварь на свободу и сами не замечают, что сердце, бьющееся в их груди, уже не человеческое, а собачье.

Ну что же, остается сделать вывод, дать оконча­тельную формулировку «шариковщине». Изучив По­лиграфа Полиграфовича, приглядевшись к Швондеру, сопоставив описанное в повести с жизненными реалия­ми, мы можем это сделать.

«Шариковщина» — это мелочная мстительность, когда невозможность укусить вполне может быть воз­мещена тявканьем издали. Это загребание жара чужи­ми руками и готовность в любой момент завизжать и поджать хвост.

«Шариковщина» — это нежелание вырваться из своей ограниченной и зачастую грязной среды обита­ния. Эта демонстративная темнота — «учиться читать совершенно ни к чему, когда мясо и так пахнет за версту». Это умение даже из самых умных вещей де­лать примитивные выводы, подчиненные шкурным интересам.

«Шариковщина» — это неблагодарность во всех ее проявлениях, даже к тем, кто даровал тебе жизнь. Это болезненная гордость — «Я вас не просил». Это эгоизм и нежелание понимать людей, отличающихся по обра­зу мысли. Их гораздо проще объявить несознательны­ми — обвинить в скудоумии другого всегда проще, чем признать собственную бедность ума.

«Шариковщина» — это элементарная житейская подлость. Это метод кнута и пряника к заведомо безза­щитному человеку. Ты должна быть моей. И если сего­дня ты отказываешься от авто и ананасов, то завтра тебе будет устроено сокращение штатов.

Можно было бы продолжить, но уже все ясно. Яс­но — и страшно. Ведь «шариковщина» — это не толь­ко средоточие мерзости и пороков. Это еще и верней­шее средство выжить среди людей. Тот, кто живет по методике Полиграфа Полиграфовича — неуязвим. Он сможет выйти из любой неурядицы, он победит любо­го противника, он преодолеет любое препятствие.

И в его глазах победа будет дешевой — что может быть бесполезнее другого человека? Слоны — и те су­щества нужные.

«Шариковщине» подчиняться нельзя. Потому что, как мудро заметил профессор Преображенский: «Наука еще не знает способов обращать зверей в людей».

Шариков и «шариковщина» (по повести М. Булгакова «Собачье сердце») (Первый варант)

«. весь ужас в том, что у него

уж не собачье, а именно человеческое

сердце. И самое паршивое из всех,

которые существуют в природе».

М. Булгаков

Когда в 1925 г. была опубликована повесть «Роковые яйца», один из крити­ков сказал: «Булгаков хочет стать сатириком нашей эпохи». Теперь, на пороге нового тысячелетия, мы можем сказать — он им стал, хотя и не собирался. Ведь по природе своего дарования он лирик. А сатириком его сделала эпоха. М. Булга­кову отвратительны были бюрократические формы управления страной, он не выносил насилия ни над ним самим, ни над другими людьми. Писатель видел главную беду своей «отсталой страны» в бескультурье и невежестве. И он бросил­ся в бой на защиту того «разумного, доброго, вечного», что сеяли умы русской интеллигенции. И орудием борьбы Булгаков избрал сатиру. В 1925 г. писатель закончил повесть «Собачье сердце». Содержание повести — невероятная фанта­стическая история превращения собаки в человека — представляла собой остро­умную и злую сатиру на социальную действительность 20-х годов.

Основой сюжета послужила фантастическая операция гениального ученого Преображенского со всеми неожиданно трагическими для него последствиями. Пересадив собаке в научных целях семенные железы и гипофиз мозга, профессор получил homo sapiens, которого чуть позже назвали Полиграфом Полиграфовичем Шариковым. «Очеловеченный» бродячий пес Шарик, вечно голодный, всеми, кому не лень, обижаемый, оживил в себе того человека, мозг которого послужил донорским материалом для операции. Им был пьяница и хулиган Клим Чугункин, случайно погибший в пьяной драке. От него Шариков унаследовал и сознание своего «пролетарского» происхождения со всеми соответствующими со­циальными нравами, и ту бездуховность, которая была свойственна обыватель­ской малокультурной среде чугункиных.

Но профессор не отчаивается, он намерен сделать из своего подопечного че­ловека высокой культуры и нравственности. Он надеется, что лаской и собствен­ным примером сможет повлиять на Шарикова. Но не тут-то было. Полиграф Полиграфович отчаянно сопротивляется: «Всё у вас, как на параде. Салфетку —туда, галстук — сюда, да «извините», да «пожалуйста», а так чтобы по-настоящему, это нет».

С каждым днём Шариков становится всё опаснее. Тем более, что у него появ­ляется покровитель в лице председателя домкома Швондера. Этот борец за соци­альную справедливость и Энгельса почитывает, и статейки в газету пописывает. Швондер взял шефство над Шариковым и воспитывает его, парализуя профессорские усилия. Ничему полезному этот горе-воспитатель своего подопечного не на­учил, зато сумел вдолбить очень заманчивую мысль: кто был ничем, тот станет псом. Для Шарикова — это программа к действию. В очень короткий срок он получил документы, а через неделю-другую стал совслужащим и не рядовым, а заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных. Меж­ду тем натура у него, что и была — собачье-уголовная. Нужно видеть и слышать, и какими эмоциями он рассказывает о своей деятельности на этом «поприще»: «Вчера котов душили-душили». Впрочем Полиграф Полиграфович одними кота­ми не довольствуется. Своей секретарше, которая по объективным причинам не может ответить на его домогательства, злобно угрожает: «Попомнишь ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов».

В повести, к счастью, история двух превращений Шарика имеет счастливый конец: вернув собаку в исходное состояние, профессор, посвежевший и, как ни­когда, весёлый, занимается своим делом, а «милейший пёс» — своим: лежит на коврике и предаётся сладостным размышлениям. Но в жизни, к нашему большо­му сожалению, Шариковы продолжали размножаться и «душить-душить», но уже не кошек, а людей. Материал с сайта //iEssay.ru

Заслуга М. Булгакова состоит в том, что ему удалось с помощью смеха раскрыть глубокую и серьёзную идею повести: угрожающая опасность «шариковщины» и её потенциальные перспективы. Ведь Шариков и его соратники опасны для общества. Идеология и социальные претензии класса-«гегемона» заключают в себе угрозу беззакония и насилия. Безусловно, повесть М. Булгакова — не только сатира на «шариковщину» как агрессивное невежество, но и предупреждение о вероятных её последствиях в общественной жизни. К сожалению, Булгакова не услышали или не захотели услышать. Шариковы плодились, размножались, при­нимали активное участие в общественной и политической жизни страны.

Примеры этого мы находим в событиях 30—50-х годов, когда безвинных и безответных людей травили, как когда-то Шариков по роду службы отлавливал бродячих котов и собак. Советские Шариковы демонстрировали собачью верность, проявляя злость и подозрительность к тем, кто был духом и разумом высок. Они, как и Шариков Булгакова, гордились своим низким происхождением, низким образованием, даже невежеством, защищаясь связями, подлостью, хамством и при всяком удобном случае втаптывая в грязь людей, достойных уважения. Эти проявления шариковщины очень живучи.

Сейчас мы пожинаем плоды этой деятельности. И никто не может сказать, сколько это будет продолжаться. К тому же, «шариковщина» и сейчас как явле­ние не исчезла, может быть, только поменяла своё лицо.