Пигмей – краткое содержание книги Лескова (сюжет произведения)
Расскажу вам одно истинное событие, о котором недавно вспомнили в одном скромном кружке, по поводу замечаемого нынче чрезмерного усиления в нашем обществе холодного и бесстрастного эгоизма и безучастия. Некоторым из собеседников казалось, что будто прежде так не было, – им сдавалось, будто еще и в недавнее время сердца были немножко потеплее и души поучастливее, и один из собеседников, мой земляк, пожилой и весьма почтенный человек, сказал нам:
– Да вот как, господа: я сейчас еще знаю у нас в губернии одного старичка, самого мелкопоместного дворянина, настоящего пигмея, который никогда в жизни не играл никакой значительной роли, а между тем он, живучи здесь в Петербурге, по одному благородному побуждению, сделал раз такое дело, что этому даже, пожалуй, и поверить трудно. И если я вам это расскажу, так вы увидите, что может сделать для ближнего самый маленький человек, когда он серьезно захочет помочь ему; – наше нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды.
И рассказчик сообщил нам следующее.
Мелкопоместный дворянин, о котором я говорю, назывался С***, он еще здравствует и доживает свой век в своем маленьком хуторочке в К. уезде. Прежде чем состареться, он служил здесь в Петербурге в ведомстве с. – петербургской полиции и на самом ничтожном месте: на обязанности его лежало распоряжаться исполнением публичных телесных наказаний. В то сравнительно весьма недавнее время у нас на святой Руси людей непривилегированного класса секли плетями и клеймили. За свою долговременную службу нынешний старичок С., разумеется, «привел в исполнение» этих наказаний такое бесчисленное множество, что совершенно привык к такому неприятному занятию и распоряжался этим холодно и бестрепетно, как самым обыкновенным служебным делом. Но вот раз с ним случилось такое событие, что он сам себе изменил и, по собственным его словам, «вместо того, чтобы благоразумно долг свой исполнить – наделал глупостей».
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения» бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его выдать.
– Прочел, – говорит С., – я эту бумагу, пометил, и что же еще тут долго думать: отшлепаем молодца яко старца, да и дело с концом; и я дал в порядке приказ подрядчику, чтобы завтра эшафот на площади сладить, а сам велел привести арестанта, чтобы посмотреть на него: здоров ли он и можно ли его безопасно подвергнуть этой процедуре.
Приводят человека такого тщедушного, дохлого; бледный, плачет, дрожит и руки ломает, а сам все жалостно лепечет.
– Ах ты, думаю, господи боже мой: надо же было ему, этакому французскому поганцу, сюда заехать и этакое пакостное дело здесь учинить, чтобы мы его тут на свой фасон как сидорову козу лупили.
И вдруг жаль мне его стало.
– Что, говорю, ты это себе наделал! Как ты дерзнул на бедное дитя покуситься…
А он падает в ноги, ручонки в кандалах к небу поднимает, гремит цепями и плачет.
– Мусье, мусье! Небо видит…
– Что, говорю: «Небо»! нечего теперь, братец, землю обесчестивши, на небо топыриться, – готовься: завтра экзекуция, – что заслужил, то и примешь.
– Я, говорит, занапрасно (он, три года в остроге сидя, таки подучился немножко по-русски).
– Ну, уже это, говорю, мон ами, врешь, – занапрасно бы у нас тебя не присудили: суд знает, за что карает.
– Ей-богу, говорит, занапрасно… вот бог, дье, дье меня убей… и тому подобное, и так горько, так горько бедный плачет, что всего меня встревожил. Много я в своей жизни всяких слез перед казнью видел, но а этаких жарких, горючих да дробных слез, право, не видал. Так вот и видно, что их напраслина жмет…
– Ну, а мне-то, скажите, – что же я, пигмей, могу ему сделать? – мое дело одно, что надо его отпороть, заклеймить, да сослать «во исполнение решения», вот и все, и толковать тут не о чем. И я кивнул часовым, чтобы взяли его, потому что для чего же мне его держать, – и самому тревожиться, и его напрасно волновать раньше времени.
– Ведите, говорю, его назад в тюрьму.
Но он, как услыхал это, так обхватил мою ногу руками и замер: а слезы или лицо это у него такое горячее, что даже сквозь сапог мою ногу жжет.
– Тьфу, провались ты совсем, думаю, вот на горе свое я с ним разговорился: и никак его с ноги стряхнуть не могу; а самому мне в ухо вдруг что-то шептать начало: «расспроси его, расспроси, послушай, да заступись».
– Ну, чего тут, помилуйте, заступаться мне, ничтожному исполнительному чиновнику, когда дело уголовным судом решено и уже и подрядчику, и смотрителю насчет палача приказ дан. Какие тут заступничества? А оно, это что-то незримое, знай все свое в ухо шепчет: «расспроси, заступись».
Я и соблазнился: заступаться, думаю, я хоть и не буду, а расспросить, пожалуй, расспрошу.
– Валяй, говорю, рассказывай по всей истине, как дело было! Да только смотри – не ври.
Он мне, сколько ему позволяли слезы и рыдания, рассказал, что жил он на Морской у парикмахера; туда ходила к ним, к стригачам, от прачки девочка, двенадцати – не то тринадцати лет, – очень хорошенькая. И говорит, что она не то на его сестренку или, как там по-ихнему, на кузинку его какую, что ли, очень похожа была. Ну, а он, это, знаете, как француз… ну, разумеется, со вкусом тоже и фантазией: нравится ему дитя, – он ей нынче бантик, завтра апельсинчик, после рубль, или полтинничек, бомбошки – все баловал ее. Говорит, без всякой будто цели; а мать-то ее пройдоха была: зазвала его к себе да с девчонкою их и заперла, а девчонку научила ему рожу расцарапать, да кричать, будто ее страшно обидеть хотел. Сбежался народ, акт составили, в тюрьму, – в тюрьме три года продержали и к плетям, да к ссылке присудили.
Выслушал я все это, и все мне показалось это так, как он рассказал, и обратил я внимание на его рубец, что эта девочка ему на носу сделала: глубокий рубец, – зажил, но побелелый шрам так и остался. Престранный шрам: точно нарочно рассчитано, на каком месте его отметить. По большей части это никогда так не бывает: по большей части женщина в таких случаях прямо в глаза, а еще больше в щеки цапает, – потому она, когда ее одолевают, руками со сторон к лицу взмахивает; а это как-то по-кошачьи, прямо в середину, как раз по носу и к губе пущено…
Николай Лесков – Пигмей
Николай Лесков – Пигмей краткое содержание
Пигмей читать онлайн бесплатно
Расскажу вам одно истинное событие, о котором недавно вспомнили в одном скромном кружке, по поводу замечаемого нынче чрезмерного усиления в нашем обществе холодного и бесстрастного эгоизма и безучастия. Некоторым из собеседников казалось, что будто прежде так не было, – им сдавалось, будто еще и в недавнее время сердца были немножко потеплее и души поучастливее, и один из собеседников, мой земляк, пожилой и весьма почтенный человек, сказал нам:
– Да вот как, господа: я сейчас еще знаю у нас в губернии одного старичка, самого мелкопоместного дворянина, настоящего пигмея, который никогда в жизни не играл никакой значительной роли, а между тем он, живучи здесь в Петербурге, по одному благородному побуждению, сделал раз такое дело, что этому даже, пожалуй, и поверить трудно. И если я вам это расскажу, так вы увидите, что может сделать для ближнего самый маленький человек, когда он серьезно захочет помочь ему; – наше нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды.
И рассказчик сообщил нам следующее.
Мелкопоместный дворянин, о котором я говорю, назывался С***, он еще здравствует и доживает свой век в своем маленьком хуторочке в К. уезде. Прежде чем состареться, он служил здесь в Петербурге в ведомстве с. – петербургской полиции и на самом ничтожном месте: на обязанности его лежало распоряжаться исполнением публичных телесных наказаний. В то сравнительно весьма недавнее время у нас на святой Руси людей непривилегированного класса секли плетями и клеймили. За свою долговременную службу нынешний старичок С., разумеется, «привел в исполнение» этих наказаний такое бесчисленное множество, что совершенно привык к такому неприятному занятию и распоряжался этим холодно и бестрепетно, как самым обыкновенным служебным делом. Но вот раз с ним случилось такое событие, что он сам себе изменил и, по собственным его словам, «вместо того, чтобы благоразумно долг свой исполнить – наделал глупостей».
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения» бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его выдать.
– Прочел, – говорит С., – я эту бумагу, пометил, и что же еще тут долго думать: отшлепаем молодца яко старца, да и дело с концом; и я дал в порядке приказ подрядчику, чтобы завтра эшафот на площади сладить, а сам велел привести арестанта, чтобы посмотреть на него: здоров ли он и можно ли его безопасно подвергнуть этой процедуре.
Приводят человека такого тщедушного, дохлого; бледный, плачет, дрожит и руки ломает, а сам все жалостно лепечет.
– Ах ты, думаю, господи боже мой: надо же было ему, этакому французскому поганцу, сюда заехать и этакое пакостное дело здесь учинить, чтобы мы его тут на свой фасон как сидорову козу лупили.
И вдруг жаль мне его стало.
– Что, говорю, ты это себе наделал! Как ты дерзнул на бедное дитя покуситься…
А он падает в ноги, ручонки в кандалах к небу поднимает, гремит цепями и плачет.
– Мусье, мусье! Небо видит…
– Что, говорю: «Небо»! нечего теперь, братец, землю обесчестивши, на небо топыриться, – готовься: завтра экзекуция, – что заслужил, то и примешь.
– Я, говорит, занапрасно (он, три года в остроге сидя, таки подучился немножко по-русски).
– Ну, уже это, говорю, мон ами, врешь, – занапрасно бы у нас тебя не присудили: суд знает, за что карает.
– Ей-богу, говорит, занапрасно… вот бог, дье, дье меня убей… и тому подобное, и так горько, так горько бедный плачет, что всего меня встревожил. Много я в своей жизни всяких слез перед казнью видел, но а этаких жарких, горючих да дробных слез, право, не видал. Так вот и видно, что их напраслина жмет…
– Ну, а мне-то, скажите, – что же я, пигмей, могу ему сделать? – мое дело одно, что надо его отпороть, заклеймить, да сослать «во исполнение решения», вот и все, и толковать тут не о чем. И я кивнул часовым, чтобы взяли его, потому что для чего же мне его держать, – и самому тревожиться, и его напрасно волновать раньше времени.
– Ведите, говорю, его назад в тюрьму.
Но он, как услыхал это, так обхватил мою ногу руками и замер: а слезы или лицо это у него такое горячее, что даже сквозь сапог мою ногу жжет.
– Тьфу, провались ты совсем, думаю, вот на горе свое я с ним разговорился: и никак его с ноги стряхнуть не могу; а самому мне в ухо вдруг что-то шептать начало: «расспроси его, расспроси, послушай, да заступись».
– Ну, чего тут, помилуйте, заступаться мне, ничтожному исполнительному чиновнику, когда дело уголовным судом решено и уже и подрядчику, и смотрителю насчет палача приказ дан. Какие тут заступничества? А оно, это что-то незримое, знай все свое в ухо шепчет: «расспроси, заступись».
Я и соблазнился: заступаться, думаю, я хоть и не буду, а расспросить, пожалуй, расспрошу.
– Валяй, говорю, рассказывай по всей истине, как дело было! Да только смотри – не ври.
Он мне, сколько ему позволяли слезы и рыдания, рассказал, что жил он на Морской у парикмахера; туда ходила к ним, к стригачам, от прачки девочка, двенадцати – не то тринадцати лет, – очень хорошенькая. И говорит, что она не то на его сестренку или, как там по-ихнему, на кузинку его какую, что ли, очень похожа была. Ну, а он, это, знаете, как француз… ну, разумеется, со вкусом тоже и фантазией: нравится ему дитя, – он ей нынче бантик, завтра апельсинчик, после рубль, или полтинничек, бомбошки – все баловал ее. Говорит, без всякой будто цели; а мать-то ее пройдоха была: зазвала его к себе да с девчонкою их и заперла, а девчонку научила ему рожу расцарапать, да кричать, будто ее страшно обидеть хотел. Сбежался народ, акт составили, в тюрьму, – в тюрьме три года продержали и к плетям, да к ссылке присудили.
Выслушал я все это, и все мне показалось это так, как он рассказал, и обратил я внимание на его рубец, что эта девочка ему на носу сделала: глубокий рубец, – зажил, но побелелый шрам так и остался. Престранный шрам: точно нарочно рассчитано, на каком месте его отметить. По большей части это никогда так не бывает: по большей части женщина в таких случаях прямо в глаза, а еще больше в щеки цапает, – потому она, когда ее одолевают, руками со сторон к лицу взмахивает; а это как-то по-кошачьи, прямо в середину, как раз по носу и к губе пущено…
Думаю, чего доброго, бог знает, ведь есть такие проходимки; в полиции как послужишь, так ведь на каких негодяев не насмотришься, и говорю ему, – это вам даже смешно должно показаться, – говорю:
– Ну, хорошо, мусье: если вce это так, как ты мне сказал, – то, может быть, бог напраслины не допустит: – молись и надейся.
Он руки у меня расцеловал и забрякал цепями, пошел, а я остался на своем месте и думаю себе: вот и два дурака вместе собрались. Первый он, что меня за пророка почел, а другой я, что ему напрасную надежду подал.
А во лбу так-таки вот и стоит, что это напраслина и ужасная напраслина, и между тем вот мы завтра его бить будем и это его щуплое французское тельце будет на деревянной кобыле ежиться, кровью обливаться и будет он визжать, как живой поросенок на вертеле… Ах, ты, лихо бы тебя било, да не я бы на это смотрел! Не могу; просто так за него растревожился, что не могу самой пустой бумажонки на столе распределить.
Подозвал младшего чиновника и говорю:
– Сделайте тут, что нужно, а у меня очень голова разболелась, – я домой пойду.
Пришел домой, ходил-ходил, ругался-ругался со всеми, и с женою, и с прислугою – не могу успокоиться да и баста! Стоит у меня француз перед глазами и никак его не выпихнешь.
Жена уговаривает, «что ты, да что с тобою»? – потому что я никогда такой не был, а я еще хуже томлюсь.
Подали обедать; я сел, но сейчас же опять вскочил, не могу да и только. Жаль француза, да и конец.
Не выдержал и, чтобы не видали домашние, как я мучусь, схватил шляпу и побежал из дома, и вот с этих-то пор я уже словно не сам собою управлял, а начало мною орудовать какое-то вдохновение: я задумал измену.
Вышел я и прямо к приставу, у которого это происшествие было; спрашиваю: как это все тогда, три года назад, происходило и что за баба мать этой девочки.
– Черт их знает, – это дело еще не при мне было, а баба, мать этой девочки, – большая негодяйка, и она, говорит, с своею дочкою еще после того не раз этакую же историю подводила. А впрочем, говорит, кто их разберет: кто прав, кто виноват.
Ну, довольно, думаю, с меня: мы с тобою, брат, этого не разберем, а бог разберет, да с этим прямо в Конюшенную, на каретную биржу: договорил себе карету глубокую, четвероместную, в каких больных возят, и велел как можно скорее гнать в Измайловский полк, к одному приятелю, который был семейный и при детях держал гувернера француза. Этот француз давно в России жил и по-русски понимал все, как надо.
Н лесков пигмей читать краткое содержание
Однажды в компании дворян был поднят вопрос о черствости современных людей. Они доказывали, что вокруг царит эгоизм и, что раньше люди были добрее. Рассказчик, чтобы опровергнуть их убеждения, рассказал о поступке одного мелкого дворянина, который служил в полиции и приводил в исполнение присуждаемые судом наказания. Он так привык к своей работе, что считал плети и другие наказания обычным делом.
Событие, о котором он поведал, происходило во время обострения отношений между Россией и Францией.
Наказать необходимо было молодого француза плетями, за то, что он хотел надругаться над малолетней девочкой. Имя виновного в преступлении рассказчик называть не захотел, потому что это был известный в своей стране человек. Исполнитель наказаний считал себя « пигмеем», т.е. маленьким и незначительным человеком, чтобы портить жизнь другому.
Когда привели к чиновнику обвиняемого, он решил выяснить, зачем француз так плохо поступил. Заключенный расплакался, стал объяснять на неправильном русском языке, как все было.
Француз жил и работал в России. По соседству с его домом жила девочка, которая напоминала внешне его кузину. Француз дарил ей подарки без злого умысла, просто он скучал без своих родственников на чужбине. Но, мать девочки была плохой женщиной. Она построила все так, чтобы мужчину обвинили в посягательства на её дочь. Девочка расцарапала французу лицо. Исполнитель наказаний, увидев шрам, начал сомневаться в виновности заключенного: слишком все было не натурально, а словно специально подстроено.
«Пигмей» думал, как помочь не виновному. В те времена было очень опасно сомневаться в решении суда для простого чиновника.
Но, рассказчик нашёл француза, который понимал по — русски, отправил его в посольство за помощью для его соотечественника.
Посол Франции поехал за помощью к императору. Вечером к чиновнику пришло письмо об отмене наказания. Француза выслали из России.
В благодарность за спасение чиновник получил деньги. На эти деньги он поехал подлечиться. Возвращаясь домой, «пигмей» проезжал через Париж. Он хотел купить духи своим домашним в подарок. Оказалось, что самым известным парфюмером был его француз. Чиновнику хотелось взглянуть на спасенного им человека. Он прогуливался мимо дачи француза, дочь которого подала русскому чиновнику милостыню.
Спаситель увидел, что француз действительно хороший человек, который помогает бедным людям. На сердце его стало легко, и он плакал от счастья.
Чиновник был рад, что спас невиновного, хотя рисковал своей должностью и свободой.
Расскажу вам одно истинное событие, о котором недавно вспомнили в одном скромном кружке, по поводу замечаемого нынче чрезмерного усиления в нашем обществе холодного и бесстрастного эгоизма и безучастия. Некоторым из собеседников казалось, что будто прежде так не было, – им сдавалось, будто еще и в недавнее время сердца были немножко потеплее и души поучастливее, и один из собеседников, мой земляк, пожилой и весьма почтенный человек, сказал нам:
– Да вот как, господа: я сейчас еще знаю у нас в губернии одного старичка, самого мелкопоместного дворянина, настоящего пигмея, который никогда в жизни не играл никакой значительной роли, а между тем он, живучи здесь в Петербурге, по одному благородному побуждению, сделал раз такое дело, что этому даже, пожалуй, и поверить трудно. И если я вам это расскажу, так вы увидите, что может сделать для ближнего самый маленький человек, когда он серьезно захочет помочь ему; – наше нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды.
И рассказчик сообщил нам следующее.
Мелкопоместный дворянин, о котором я говорю, назывался С***, он еще здравствует и доживает свой век в своем маленьком хуторочке в К. уезде. Прежде чем состареться, он служил здесь в Петербурге в ведомстве с. – петербургской полиции и на самом ничтожном месте: на обязанности его лежало распоряжаться исполнением публичных телесных наказаний. В то сравнительно весьма недавнее время у нас на святой Руси людей непривилегированного класса секли плетями и клеймили. За свою долговременную службу нынешний старичок С., разумеется, «привел в исполнение» этих наказаний такое бесчисленное множество, что совершенно привык к такому неприятному занятию и распоряжался этим холодно и бестрепетно, как самым обыкновенным служебным делом. Но вот раз с ним случилось такое событие, что он сам себе изменил и, по собственным его словам, «вместо того, чтобы благоразумно долг свой исполнить – наделал глупостей».
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения» бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его выдать.
– Прочел, – говорит С., – я эту бумагу, пометил, и что же еще тут долго думать: отшлепаем молодца яко старца, да и дело с концом; и я дал в порядке приказ подрядчику, чтобы завтра эшафот на площади сладить, а сам велел привести арестанта, чтобы посмотреть на него: здоров ли он и можно ли его безопасно подвергнуть этой процедуре.
Приводят человека такого тщедушного, дохлого; бледный, плачет, дрожит и руки ломает, а сам все жалостно лепечет.
– Ах ты, думаю, господи боже мой: надо же было ему, этакому французскому поганцу, сюда заехать и этакое пакостное дело здесь учинить, чтобы мы его тут на свой фасон как сидорову козу лупили.
И вдруг жаль мне его стало.
– Что, говорю, ты это себе наделал! Как ты дерзнул на бедное дитя покуситься…
А он падает в ноги, ручонки в кандалах к небу поднимает, гремит цепями и плачет.
– Мусье, мусье! Небо видит…
– Что, говорю: «Небо»! нечего теперь, братец, землю обесчестивши, на небо топыриться, – готовься: завтра экзекуция, – что заслужил, то и примешь.
– Я, говорит, занапрасно (он, три года в остроге сидя, таки подучился немножко по-русски).
– Ну, уже это, говорю, мон ами, врешь, – занапрасно бы у нас тебя не присудили: суд знает, за что карает.
– Ей-богу, говорит, занапрасно… вот бог, дье, дье меня убей… и тому подобное, и так горько, так горько бедный плачет, что всего меня встревожил. Много я в своей жизни всяких слез перед казнью видел, но а этаких жарких, горючих да дробных слез, право, не видал. Так вот и видно, что их напраслина жмет…
– Ну, а мне-то, скажите, – что же я, пигмей, могу ему сделать? – мое дело одно, что надо его отпороть, заклеймить, да сослать «во исполнение решения», вот и все, и толковать тут не о чем. И я кивнул часовым, чтобы взяли его, потому что для чего же мне его держать, – и самому тревожиться, и его напрасно волновать раньше времени.
– Ведите, говорю, его назад в тюрьму.
Но он, как услыхал это, так обхватил мою ногу руками и замер: а слезы или лицо это у него такое горячее, что даже сквозь сапог мою ногу жжет.
– Тьфу, провались ты совсем, думаю, вот на горе свое я с ним разговорился: и никак его с ноги стряхнуть не могу; а самому мне в ухо вдруг что-то шептать начало: «расспроси его, расспроси, послушай, да заступись».
– Ну, чего тут, помилуйте, заступаться мне, ничтожному исполнительному чиновнику, когда дело уголовным судом решено и уже и подрядчику, и смотрителю насчет палача приказ дан. Какие тут заступничества? А оно, это что-то незримое, знай все свое в ухо шепчет: «расспроси, заступись».
Я и соблазнился: заступаться, думаю, я хоть и не буду, а расспросить, пожалуй, расспрошу.
– Валяй, говорю, рассказывай по всей истине, как дело было! Да только смотри – не ври.
Он мне, сколько ему позволяли слезы и рыдания, рассказал, что жил он на Морской у парикмахера; туда ходила к ним, к стригачам, от прачки девочка, двенадцати – не то тринадцати лет, – очень хорошенькая. И говорит, что она не то на его сестренку или, как там по-ихнему, на кузинку его какую, что ли, очень похожа была. Ну, а он, это, знаете, как француз… ну, разумеется, со вкусом тоже и фантазией: нравится ему дитя, – он ей нынче бантик, завтра апельсинчик, после рубль, или полтинничек, бомбошки – все баловал ее. Говорит, без всякой будто цели; а мать-то ее пройдоха была: зазвала его к себе да с девчонкою их и заперла, а девчонку научила ему рожу расцарапать, да кричать, будто ее страшно обидеть хотел. Сбежался народ, акт составили, в тюрьму, – в тюрьме три года продержали и к плетям, да к ссылке присудили.
Выслушал я все это, и все мне показалось это так, как он рассказал, и обратил я внимание на его рубец, что эта девочка ему на носу сделала: глубокий рубец, – зажил, но побелелый шрам так и остался. Престранный шрам: точно нарочно рассчитано, на каком месте его отметить. По большей части это никогда так не бывает: по большей части женщина в таких случаях прямо в глаза, а еще больше в щеки цапает, – потому она, когда ее одолевают, руками со сторон к лицу взмахивает; а это как-то по-кошачьи, прямо в середину, как раз по носу и к губе пущено…
Думаю, чего доброго, бог знает, ведь есть такие проходимки; в полиции как послужишь, так ведь на каких негодяев не насмотришься, и говорю ему, – это вам даже смешно должно показаться, – говорю:
– Ну, хорошо, мусье: если вce это так, как ты мне сказал, – то, может быть, бог напраслины не допустит: – молись и надейся.
Он руки у меня расцеловал и забрякал цепями, пошел, а я остался на своем месте и думаю себе: вот и два дурака вместе собрались. Первый он, что меня за пророка почел, а другой я, что ему напрасную надежду подал.
А во лбу так-таки вот и стоит, что это напраслина и ужасная напраслина, и между тем вот мы завтра его бить будем и это его щуплое французское тельце будет на деревянной кобыле ежиться, кровью обливаться и будет он визжать, как живой поросенок на вертеле… Ах, ты, лихо бы тебя било, да не я бы на это смотрел! Не могу; просто так за него растревожился, что не могу самой пустой бумажонки на столе распределить.
Подозвал младшего чиновника и говорю:
– Сделайте тут, что нужно, а у меня очень голова разболелась, – я домой пойду.
Конспект урока по рассказу Лескова “Пигмей”
Тема: Праведники в рассказе Лескова “Пигмей”. Фаза вызова. Чтение с остановками.
Цель урока: привлечение детей к осмысленному чтению с использованием стратегии ТРКМЧП «Чтение с остановками».
1. Способствовать повышению уровня исследовательской культуры.
Способствовать формированию дискуссионных коммуникативных навыков.
Раздаточный материал (текст, поделённый на части, таблица «Верно-не верно», доска)
Приёмы: кластер, таблица «верные- неверные утверждения», дерево предсказаний.
Место проведения : учебный класс
Слово учителя: Читая, смотря фильм, следя за развитием каких-то событий, мы иногда говорим: «Этого я не ожидал!» Человек так уж устроен, что всегда стремится заглянуть вперед, предугадать дальнейшее – словом, прогнозировать. Существует такое понятие, как читательский прогноз. Какие книги вам больше нравятся читать: те, в которых вы легко угадываете, что будет с героями, или те, в которых сюжет имеет совершенно неожиданные повороты? Интересно ли отгадывать продолжение? Сегодня у нас на уроке интересный Лескова “Пигмей” И мы попытаемся в ходе урока предположить, что же там будет дальше в рассказе?
А)Вступление-до 1 главы
2.какие ассоциации возникают а вас с заголовком этого рассказа -словом Пигмей
3. сформулируйте цель, которую ставит автор начиная свое повествование-
4.портрет писателя художника Серова- мы ничего не знаем о писателе, но у нас есть портрет великого русского художника Василия Серова, написанный в 19 веке. Что вы можете рассказать об этом человеке, глядя на это произведение искусства
5.Представьте в схематическом виде дальнейшее развитие сюжета.
Учитель сообщает, что рассказ Пигмей входит в цикл ” Праведники”
противоположное понятие праведнику -грешник
расшифровка этих понятий и заполнение таблицы после прослушивания фрагмента-распределите фрагменты текста по двум графам
профессия, место службы-
отношение к своему делу-
годы, проведенные на службе-
детали, рисующие подробности его работы-
необычное, с чем наш герой столкнулся впервые на службе-
учитель- пожалуйста, найдите в тексте 1 главы детали, которые помогут нам понять,
а что заставило героя Лескова поступить нетипично, ведь перед его глазами прошло несметное количество тех,кого он подверг экзекуции
А есть у вас версии, чем закончатся события рассказа
Дополните “древо предсказаний”
В)глава 2 -“два дурака вместе собрались” и ” задумал я измену”
Я и соблазнился-соблазнился на что? почему соблазн? что такое соблазн?
соблазн превратился во вдохновение
” задумал я измену”-измена чему? обсудите и запишите несколько слов(5-6), кому или чему изменяет расскачик, решив спасти французика
Распределите по утверждениям “Верно- не верно”.Чему изменяет рассказчик?
верно ли, что он изменяет:
Измена всей предыдущей жизни,
«грех – осознание греха – страдание – раскаяние – подвиг»
Г)Составьте кластер превращения грешника в праведника. Какие этапы необходимо было ему пройти на этом пути?
Оправдались ваши ожидания? Что произошло? Какая цель у этого РАССКАЗА? Изменились ваши мнения? Почему?
В начале рассказа писатель обрисовывает проблему современного общества, погрязшего в “холодном и бесстрастном эгоизме и безучастии”, когда “нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды”.
Главный герой повествования, служащий в полиции и руководящий телесными наказаниями, под страхом потерять работу, карьеру, благополучие семьи, будучи честным, справедливым и милосердным человеком, спасает от экзекуции плетьми невинно обвинённого иностранца-француза.
Главная мысль рассказа в том, что не перевелись на Руси порядочные, душевные люди, способные в ущерб себе постоять за правду, чтобы спасти невинного человека, служащие примером доброты, бескорыстия и человеколюбия.
Название произведения: Сказ о тульском косом Левше и стальной блохе (Левша).
Николай Лесков
Год написания: 1881
Жанр произведения: сказ, повесть
Главные герои: Левша – оружейник, Платов – донский казак, Николай I – государь.
Н лесков пигмей читать краткое содержание
Однажды в компании дворян был поднят вопрос о черствости современных людей. Они доказывали, что вокруг царит эгоизм и, что раньше люди были добрее. Рассказчик, чтобы опровергнуть их убеждения, рассказал о поступке одного мелкого дворянина, который служил в полиции и приводил в исполнение присуждаемые судом наказания. Он так привык к своей работе, что считал плети и другие наказания обычным делом.
Событие, о котором он поведал, происходило во время обострения отношений между Россией и Францией.
Наказать необходимо было молодого француза плетями, за то, что он хотел надругаться над малолетней девочкой. Имя виновного в преступлении рассказчик называть не захотел, потому что это был известный в своей стране человек. Исполнитель наказаний считал себя « пигмеем», т.е. маленьким и незначительным человеком, чтобы портить жизнь другому.
Когда привели к чиновнику обвиняемого, он решил выяснить, зачем француз так плохо поступил. Заключенный расплакался, стал объяснять на неправильном русском языке, как все было.
Француз жил и работал в России. По соседству с его домом жила девочка, которая напоминала внешне его кузину. Француз дарил ей подарки без злого умысла, просто он скучал без своих родственников на чужбине. Но, мать девочки была плохой женщиной. Она построила все так, чтобы мужчину обвинили в посягательства на её дочь. Девочка расцарапала французу лицо. Исполнитель наказаний, увидев шрам, начал сомневаться в виновности заключенного: слишком все было не натурально, а словно специально подстроено.
«Пигмей» думал, как помочь не виновному. В те времена было очень опасно сомневаться в решении суда для простого чиновника.
Но, рассказчик нашёл француза, который понимал по — русски, отправил его в посольство за помощью для его соотечественника.
Посол Франции поехал за помощью к императору. Вечером к чиновнику пришло письмо об отмене наказания. Француза выслали из России.
В благодарность за спасение чиновник получил деньги. На эти деньги он поехал подлечиться. Возвращаясь домой, «пигмей» проезжал через Париж. Он хотел купить духи своим домашним в подарок. Оказалось, что самым известным парфюмером был его француз. Чиновнику хотелось взглянуть на спасенного им человека. Он прогуливался мимо дачи француза, дочь которого подала русскому чиновнику милостыню.
Спаситель увидел, что француз действительно хороший человек, который помогает бедным людям. На сердце его стало легко, и он плакал от счастья.
Чиновник был рад, что спас невиновного, хотя рисковал своей должностью и свободой.
Расскажу вам одно истинное событие, о котором недавно вспомнили в одном скромном кружке, по поводу замечаемого нынче чрезмерного усиления в нашем обществе холодного и бесстрастного эгоизма и безучастия. Некоторым из собеседников казалось, что будто прежде так не было, – им сдавалось, будто еще и в недавнее время сердца были немножко потеплее и души поучастливее, и один из собеседников, мой земляк, пожилой и весьма почтенный человек, сказал нам:
– Да вот как, господа: я сейчас еще знаю у нас в губернии одного старичка, самого мелкопоместного дворянина, настоящего пигмея, который никогда в жизни не играл никакой значительной роли, а между тем он, живучи здесь в Петербурге, по одному благородному побуждению, сделал раз такое дело, что этому даже, пожалуй, и поверить трудно. И если я вам это расскажу, так вы увидите, что может сделать для ближнего самый маленький человек, когда он серьезно захочет помочь ему; – наше нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды.
И рассказчик сообщил нам следующее.
Мелкопоместный дворянин, о котором я говорю, назывался С***, он еще здравствует и доживает свой век в своем маленьком хуторочке в К. уезде. Прежде чем состареться, он служил здесь в Петербурге в ведомстве с. – петербургской полиции и на самом ничтожном месте: на обязанности его лежало распоряжаться исполнением публичных телесных наказаний. В то сравнительно весьма недавнее время у нас на святой Руси людей непривилегированного класса секли плетями и клеймили. За свою долговременную службу нынешний старичок С., разумеется, «привел в исполнение» этих наказаний такое бесчисленное множество, что совершенно привык к такому неприятному занятию и распоряжался этим холодно и бестрепетно, как самым обыкновенным служебным делом. Но вот раз с ним случилось такое событие, что он сам себе изменил и, по собственным его словам, «вместо того, чтобы благоразумно долг свой исполнить – наделал глупостей».
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения» бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его выдать.
– Прочел, – говорит С., – я эту бумагу, пометил, и что же еще тут долго думать: отшлепаем молодца яко старца, да и дело с концом; и я дал в порядке приказ подрядчику, чтобы завтра эшафот на площади сладить, а сам велел привести арестанта, чтобы посмотреть на него: здоров ли он и можно ли его безопасно подвергнуть этой процедуре.
Приводят человека такого тщедушного, дохлого; бледный, плачет, дрожит и руки ломает, а сам все жалостно лепечет.
– Ах ты, думаю, господи боже мой: надо же было ему, этакому французскому поганцу, сюда заехать и этакое пакостное дело здесь учинить, чтобы мы его тут на свой фасон как сидорову козу лупили.
И вдруг жаль мне его стало.
– Что, говорю, ты это себе наделал! Как ты дерзнул на бедное дитя покуситься…
А он падает в ноги, ручонки в кандалах к небу поднимает, гремит цепями и плачет.
– Мусье, мусье! Небо видит…
– Что, говорю: «Небо»! нечего теперь, братец, землю обесчестивши, на небо топыриться, – готовься: завтра экзекуция, – что заслужил, то и примешь.
– Я, говорит, занапрасно (он, три года в остроге сидя, таки подучился немножко по-русски).
– Ну, уже это, говорю, мон ами, врешь, – занапрасно бы у нас тебя не присудили: суд знает, за что карает.
– Ей-богу, говорит, занапрасно… вот бог, дье, дье меня убей… и тому подобное, и так горько, так горько бедный плачет, что всего меня встревожил. Много я в своей жизни всяких слез перед казнью видел, но а этаких жарких, горючих да дробных слез, право, не видал. Так вот и видно, что их напраслина жмет…
– Ну, а мне-то, скажите, – что же я, пигмей, могу ему сделать? – мое дело одно, что надо его отпороть, заклеймить, да сослать «во исполнение решения», вот и все, и толковать тут не о чем. И я кивнул часовым, чтобы взяли его, потому что для чего же мне его держать, – и самому тревожиться, и его напрасно волновать раньше времени.
– Ведите, говорю, его назад в тюрьму.
Но он, как услыхал это, так обхватил мою ногу руками и замер: а слезы или лицо это у него такое горячее, что даже сквозь сапог мою ногу жжет.
– Тьфу, провались ты совсем, думаю, вот на горе свое я с ним разговорился: и никак его с ноги стряхнуть не могу; а самому мне в ухо вдруг что-то шептать начало: «расспроси его, расспроси, послушай, да заступись».
– Ну, чего тут, помилуйте, заступаться мне, ничтожному исполнительному чиновнику, когда дело уголовным судом решено и уже и подрядчику, и смотрителю насчет палача приказ дан. Какие тут заступничества? А оно, это что-то незримое, знай все свое в ухо шепчет: «расспроси, заступись».
Я и соблазнился: заступаться, думаю, я хоть и не буду, а расспросить, пожалуй, расспрошу.
– Валяй, говорю, рассказывай по всей истине, как дело было! Да только смотри – не ври.
Он мне, сколько ему позволяли слезы и рыдания, рассказал, что жил он на Морской у парикмахера; туда ходила к ним, к стригачам, от прачки девочка, двенадцати – не то тринадцати лет, – очень хорошенькая. И говорит, что она не то на его сестренку или, как там по-ихнему, на кузинку его какую, что ли, очень похожа была. Ну, а он, это, знаете, как француз… ну, разумеется, со вкусом тоже и фантазией: нравится ему дитя, – он ей нынче бантик, завтра апельсинчик, после рубль, или полтинничек, бомбошки – все баловал ее. Говорит, без всякой будто цели; а мать-то ее пройдоха была: зазвала его к себе да с девчонкою их и заперла, а девчонку научила ему рожу расцарапать, да кричать, будто ее страшно обидеть хотел. Сбежался народ, акт составили, в тюрьму, – в тюрьме три года продержали и к плетям, да к ссылке присудили.
Выслушал я все это, и все мне показалось это так, как он рассказал, и обратил я внимание на его рубец, что эта девочка ему на носу сделала: глубокий рубец, – зажил, но побелелый шрам так и остался. Престранный шрам: точно нарочно рассчитано, на каком месте его отметить. По большей части это никогда так не бывает: по большей части женщина в таких случаях прямо в глаза, а еще больше в щеки цапает, – потому она, когда ее одолевают, руками со сторон к лицу взмахивает; а это как-то по-кошачьи, прямо в середину, как раз по носу и к губе пущено…
Думаю, чего доброго, бог знает, ведь есть такие проходимки; в полиции как послужишь, так ведь на каких негодяев не насмотришься, и говорю ему, – это вам даже смешно должно показаться, – говорю:
– Ну, хорошо, мусье: если вce это так, как ты мне сказал, – то, может быть, бог напраслины не допустит: – молись и надейся.
Он руки у меня расцеловал и забрякал цепями, пошел, а я остался на своем месте и думаю себе: вот и два дурака вместе собрались. Первый он, что меня за пророка почел, а другой я, что ему напрасную надежду подал.
А во лбу так-таки вот и стоит, что это напраслина и ужасная напраслина, и между тем вот мы завтра его бить будем и это его щуплое французское тельце будет на деревянной кобыле ежиться, кровью обливаться и будет он визжать, как живой поросенок на вертеле… Ах, ты, лихо бы тебя било, да не я бы на это смотрел! Не могу; просто так за него растревожился, что не могу самой пустой бумажонки на столе распределить.
Подозвал младшего чиновника и говорю:
– Сделайте тут, что нужно, а у меня очень голова разболелась, – я домой пойду.
Конспект урока по рассказу Лескова “Пигмей”
Тема: Праведники в рассказе Лескова “Пигмей”. Фаза вызова. Чтение с остановками.
Цель урока: привлечение детей к осмысленному чтению с использованием стратегии ТРКМЧП «Чтение с остановками».
1. Способствовать повышению уровня исследовательской культуры.
Способствовать формированию дискуссионных коммуникативных навыков.
Раздаточный материал (текст, поделённый на части, таблица «Верно-не верно», доска)
Приёмы: кластер, таблица «верные- неверные утверждения», дерево предсказаний.
Место проведения : учебный класс
Слово учителя: Читая, смотря фильм, следя за развитием каких-то событий, мы иногда говорим: «Этого я не ожидал!» Человек так уж устроен, что всегда стремится заглянуть вперед, предугадать дальнейшее – словом, прогнозировать. Существует такое понятие, как читательский прогноз. Какие книги вам больше нравятся читать: те, в которых вы легко угадываете, что будет с героями, или те, в которых сюжет имеет совершенно неожиданные повороты? Интересно ли отгадывать продолжение? Сегодня у нас на уроке интересный Лескова “Пигмей” И мы попытаемся в ходе урока предположить, что же там будет дальше в рассказе?
А)Вступление-до 1 главы
2.какие ассоциации возникают а вас с заголовком этого рассказа -словом Пигмей
3. сформулируйте цель, которую ставит автор начиная свое повествование-
4.портрет писателя художника Серова- мы ничего не знаем о писателе, но у нас есть портрет великого русского художника Василия Серова, написанный в 19 веке. Что вы можете рассказать об этом человеке, глядя на это произведение искусства
5.Представьте в схематическом виде дальнейшее развитие сюжета.
Учитель сообщает, что рассказ Пигмей входит в цикл ” Праведники”
противоположное понятие праведнику -грешник
расшифровка этих понятий и заполнение таблицы после прослушивания фрагмента-распределите фрагменты текста по двум графам
профессия, место службы-
отношение к своему делу-
годы, проведенные на службе-
детали, рисующие подробности его работы-
необычное, с чем наш герой столкнулся впервые на службе-
учитель- пожалуйста, найдите в тексте 1 главы детали, которые помогут нам понять,
а что заставило героя Лескова поступить нетипично, ведь перед его глазами прошло несметное количество тех,кого он подверг экзекуции
А есть у вас версии, чем закончатся события рассказа
Дополните “древо предсказаний”
В)глава 2 -“два дурака вместе собрались” и ” задумал я измену”
Я и соблазнился-соблазнился на что? почему соблазн? что такое соблазн?
соблазн превратился во вдохновение
” задумал я измену”-измена чему? обсудите и запишите несколько слов(5-6), кому или чему изменяет расскачик, решив спасти французика
Распределите по утверждениям “Верно- не верно”.Чему изменяет рассказчик?
верно ли, что он изменяет:
Измена всей предыдущей жизни,
«грех – осознание греха – страдание – раскаяние – подвиг»
Г)Составьте кластер превращения грешника в праведника. Какие этапы необходимо было ему пройти на этом пути?
Оправдались ваши ожидания? Что произошло? Какая цель у этого РАССКАЗА? Изменились ваши мнения? Почему?
В начале рассказа писатель обрисовывает проблему современного общества, погрязшего в “холодном и бесстрастном эгоизме и безучастии”, когда “нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды”.
Главный герой повествования, служащий в полиции и руководящий телесными наказаниями, под страхом потерять работу, карьеру, благополучие семьи, будучи честным, справедливым и милосердным человеком, спасает от экзекуции плетьми невинно обвинённого иностранца-француза.
Главная мысль рассказа в том, что не перевелись на Руси порядочные, душевные люди, способные в ущерб себе постоять за правду, чтобы спасти невинного человека, служащие примером доброты, бескорыстия и человеколюбия.
Название произведения: Сказ о тульском косом Левше и стальной блохе (Левша).
Николай Лесков
Год написания: 1881
Жанр произведения: сказ, повесть
Главные герои: Левша – оружейник, Платов – донский казак, Николай I – государь.
Краткое содержание лескова пигмей для читательского дневника
Ответы на вопрос
в рассказе поднимается проблема безразличия одного человека к другому человеку, пока не вскроется хоть какая-нибудь выгода.
в к. уезде чиновнику с. передали «для исполнения» бумагу о наказании плетьми молодого француза n, осужденного за самый ужасный поступок над юной девочкой. к чиновнику бледного, дохлого, дрожащего человека, который что-то невнятно лепетал. недолго думая, он решил заступиться за осужденного и как следует расспросить.
поведал француз ему свою : жил он на морской у парикмахера, и ходила к ним маленькая девочка, похожая на его кузину. всегда он ее и дарил подарки. но мать девочки как-то раз зазвала его к себе домой и заперла их с дочерью в комнате, приказав ей заранее кричать. вследствие этого крика сбежался народ, высшие власти составили акт и посадили француза в тюрьму.
тронула чиновника и никак она не выходила из его головы. тем же вечером пошел он к приставу и стал расспрашивать об этой женщине. на что пристав рассказал ему, что мать девочки, – мерзавка, и они еще несколько раз проводили такую же аферу.
он все понял и, не раздумывая, пришел к своему приятелю, вызволил на подержание одного французишку под ложным предлогом и его повез к французскому посольству, чтобы рассказать эту душераздирающую . по пути чиновника стало лихорадить из-за того, что он ехал жаловаться французскому послу на свое правительство. «изменник я, чистый изменник! » – говорил он. уехали они оттуда с запиской об отмене наказания.
в скором времени в его дом пришел курьер с письмом, в котором были вложены деньги и написано только одно слово «».
вскоре француза было велено выслать вон из россии с подпиской о невозвращении. в то время как чиновник поехал в виши полечиться, а на обратном пути завернул париж, купить своим парфюм. в париже рассказали ему о прекрасном парфюмере и назвали фамилию, которая по уху и щелкнула. и понял он, что хоть небольшое дело французу сделал, а все же он с его рук жить пошел.
мы с родителями были в цирке вчера вечером. на манеже пред нами предстали собачки под руководством дрессировшика яшкина. потом выступили жонглёры. их выступление нам так понравилось что после выступления мы долго делились впечатлениями.завершили представление летаюшие гимнасты.цирк-хорошее место для получения весёлого настроения!
в рассказе описывается поход сережки за хлебом, во время которого он пытается найти что-то интересное в окружающем мире. что-то что бы дало пищу для его фантазии. ему скучно, и сначала на пути ничего не встречается, но потом он видит вновь посаженные деревья, строительную площадку. он отмечает для себя, что пока строительство не закончат, можно будет прятаться. но эти мысли не сильно увлекают его. и тут его внимание привлекает стадион. необычное строение дает мыслям свободу. сережка представляет себя гладиатором. но мысли скачут. и вот он уже , а стадион – синхрофазотрон. раскрывшая свои крылья фантазия не останавливается. сережка – стрелец охраняющий кремль, готовый выполнить указания самого ивана грозного. но прохожий мужчина, неожиданно обратившийся к мальчику, прерывает красочный калейдоскоп приключений. а жаль. жаль, что мир фантазий так хрупок, что его так легко сломать.
каждому из нас жизнь родители. их к этому самые разные причины. одни желают иметь опору в старости, другие видят в детях цель своей жизни.вырастая ,дети формируют свои правила жизни.первое и самое главное: ближним своим.вне зависимости от того, какие у вас взаимоотношения, если человеку (или зверю) нужна твоя , то её необходимо оказать. сюда же можно отнести то, что необходимо стараться быть как можно менее циничным. цинизм – основная причина равнодушия людей к происходящему вокруг. цинизм может быть не только относительно денег, но и, например, личного времени. необходимо сочувствовать, и тогда, возможно, люди научаться понимать друг друга, тогда и тебе будут сочувствовать.
не курить, и нет наркотикам! этим всё !
настоящая дружба.не жалеть себя для друзей. всё для друзей. им, может даже ценой собственных интересов или здоровья, но . никогда не предавать их. быть с ними искренними как ни с кем другим. как поётся в одной песне: « дружба учит ещё и прощать». каждый оступается. и если друг тебя предал, то не надо ему мстить. нужно простить его и отпустить на все четыре стороны. он сам поймёт, что он не прав. друг тебе в трудный момент, дурного не посоветует. тут стоит отметить, что важно уметь отличать друзей от всех других. я умею.
у меня нормально всё.нужно как можно чаще говорить себе: «у меня нормально всё». именно таким образом, как здесь написано. эти слова волшебные. главное – верить, что они , и они действительно . бывает ужасное настроение, когда ничего не хочется, когда ты понимаешь, что в ближайшем будущем ничего хорошего тебя не ждёт (такое бывает перед экзаменами). но стоит проговорить про себя или вслух эти слова, и тебе становится лучше и спокойней. и никакие проблемы тебя не волнуют. весьма полезно, но не стоит этим злоупотреблять, так как это может перерасти в «пофигизм», когда человеку всё равно, что происходит вокруг и с ним.
Николай Лесков – Пигмей
99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.
Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Описание книги “Пигмей”
Описание и краткое содержание “Пигмей” читать бесплатно онлайн.
Расскажу вам одно истинное событие, о котором недавно вспомнили в одном скромном кружке, по поводу замечаемого нынче чрезмерного усиления в нашем обществе холодного и бесстрастного эгоизма и безучастия. Некоторым из собеседников казалось, что будто прежде так не было, – им сдавалось, будто еще и в недавнее время сердца были немножко потеплее и души поучастливее, и один из собеседников, мой земляк, пожилой и весьма почтенный человек, сказал нам:
– Да вот как, господа: я сейчас еще знаю у нас в губернии одного старичка, самого мелкопоместного дворянина, настоящего пигмея, который никогда в жизни не играл никакой значительной роли, а между тем он, живучи здесь в Петербурге, по одному благородному побуждению, сделал раз такое дело, что этому даже, пожалуй, и поверить трудно. И если я вам это расскажу, так вы увидите, что может сделать для ближнего самый маленький человек, когда он серьезно захочет помочь ему; – наше нынешнее горе в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды.
И рассказчик сообщил нам следующее.
Мелкопоместный дворянин, о котором я говорю, назывался С***, он еще здравствует и доживает свой век в своем маленьком хуторочке в К. уезде. Прежде чем состареться, он служил здесь в Петербурге в ведомстве с. – петербургской полиции и на самом ничтожном месте: на обязанности его лежало распоряжаться исполнением публичных телесных наказаний. В то сравнительно весьма недавнее время у нас на святой Руси людей непривилегированного класса секли плетями и клеймили. За свою долговременную службу нынешний старичок С., разумеется, «привел в исполнение» этих наказаний такое бесчисленное множество, что совершенно привык к такому неприятному занятию и распоряжался этим холодно и бестрепетно, как самым обыкновенным служебным делом. Но вот раз с ним случилось такое событие, что он сам себе изменил и, по собственным его словам, «вместо того, чтобы благоразумно долг свой исполнить – наделал глупостей».
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения» бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его выдать.
– Прочел, – говорит С., – я эту бумагу, пометил, и что же еще тут долго думать: отшлепаем молодца яко старца, да и дело с концом; и я дал в порядке приказ подрядчику, чтобы завтра эшафот на площади сладить, а сам велел привести арестанта, чтобы посмотреть на него: здоров ли он и можно ли его безопасно подвергнуть этой процедуре.
Приводят человека такого тщедушного, дохлого; бледный, плачет, дрожит и руки ломает, а сам все жалостно лепечет.
– Ах ты, думаю, господи боже мой: надо же было ему, этакому французскому поганцу, сюда заехать и этакое пакостное дело здесь учинить, чтобы мы его тут на свой фасон как сидорову козу лупили.
И вдруг жаль мне его стало.
– Что, говорю, ты это себе наделал! Как ты дерзнул на бедное дитя покуситься…
А он падает в ноги, ручонки в кандалах к небу поднимает, гремит цепями и плачет.
– Мусье, мусье! Небо видит…
– Что, говорю: «Небо»! нечего теперь, братец, землю обесчестивши, на небо топыриться, – готовься: завтра экзекуция, – что заслужил, то и примешь.
– Я, говорит, занапрасно (он, три года в остроге сидя, таки подучился немножко по-русски).
– Ну, уже это, говорю, мон ами, врешь, – занапрасно бы у нас тебя не присудили: суд знает, за что карает.
– Ей-богу, говорит, занапрасно… вот бог, дье, дье меня убей… и тому подобное, и так горько, так горько бедный плачет, что всего меня встревожил. Много я в своей жизни всяких слез перед казнью видел, но а этаких жарких, горючих да дробных слез, право, не видал. Так вот и видно, что их напраслина жмет…
– Ну, а мне-то, скажите, – что же я, пигмей, могу ему сделать? – мое дело одно, что надо его отпороть, заклеймить, да сослать «во исполнение решения», вот и все, и толковать тут не о чем. И я кивнул часовым, чтобы взяли его, потому что для чего же мне его держать, – и самому тревожиться, и его напрасно волновать раньше времени.
– Ведите, говорю, его назад в тюрьму.
Но он, как услыхал это, так обхватил мою ногу руками и замер: а слезы или лицо это у него такое горячее, что даже сквозь сапог мою ногу жжет.
– Тьфу, провались ты совсем, думаю, вот на горе свое я с ним разговорился: и никак его с ноги стряхнуть не могу; а самому мне в ухо вдруг что-то шептать начало: «расспроси его, расспроси, послушай, да заступись».
– Ну, чего тут, помилуйте, заступаться мне, ничтожному исполнительному чиновнику, когда дело уголовным судом решено и уже и подрядчику, и смотрителю насчет палача приказ дан. Какие тут заступничества? А оно, это что-то незримое, знай все свое в ухо шепчет: «расспроси, заступись».
Я и соблазнился: заступаться, думаю, я хоть и не буду, а расспросить, пожалуй, расспрошу.
– Валяй, говорю, рассказывай по всей истине, как дело было! Да только смотри – не ври.
Он мне, сколько ему позволяли слезы и рыдания, рассказал, что жил он на Морской у парикмахера; туда ходила к ним, к стригачам, от прачки девочка, двенадцати – не то тринадцати лет, – очень хорошенькая. И говорит, что она не то на его сестренку или, как там по-ихнему, на кузинку его какую, что ли, очень похожа была. Ну, а он, это, знаете, как француз… ну, разумеется, со вкусом тоже и фантазией: нравится ему дитя, – он ей нынче бантик, завтра апельсинчик, после рубль, или полтинничек, бомбошки – все баловал ее. Говорит, без всякой будто цели; а мать-то ее пройдоха была: зазвала его к себе да с девчонкою их и заперла, а девчонку научила ему рожу расцарапать, да кричать, будто ее страшно обидеть хотел. Сбежался народ, акт составили, в тюрьму, – в тюрьме три года продержали и к плетям, да к ссылке присудили.
Выслушал я все это, и все мне показалось это так, как он рассказал, и обратил я внимание на его рубец, что эта девочка ему на носу сделала: глубокий рубец, – зажил, но побелелый шрам так и остался. Престранный шрам: точно нарочно рассчитано, на каком месте его отметить. По большей части это никогда так не бывает: по большей части женщина в таких случаях прямо в глаза, а еще больше в щеки цапает, – потому она, когда ее одолевают, руками со сторон к лицу взмахивает; а это как-то по-кошачьи, прямо в середину, как раз по носу и к губе пущено…
Думаю, чего доброго, бог знает, ведь есть такие проходимки; в полиции как послужишь, так ведь на каких негодяев не насмотришься, и говорю ему, – это вам даже смешно должно показаться, – говорю:
– Ну, хорошо, мусье: если вce это так, как ты мне сказал, – то, может быть, бог напраслины не допустит: – молись и надейся.
Он руки у меня расцеловал и забрякал цепями, пошел, а я остался на своем месте и думаю себе: вот и два дурака вместе собрались. Первый он, что меня за пророка почел, а другой я, что ему напрасную надежду подал.
А во лбу так-таки вот и стоит, что это напраслина и ужасная напраслина, и между тем вот мы завтра его бить будем и это его щуплое французское тельце будет на деревянной кобыле ежиться, кровью обливаться и будет он визжать, как живой поросенок на вертеле… Ах, ты, лихо бы тебя било, да не я бы на это смотрел! Не могу; просто так за него растревожился, что не могу самой пустой бумажонки на столе распределить.
Подозвал младшего чиновника и говорю:
– Сделайте тут, что нужно, а у меня очень голова разболелась, – я домой пойду.
Пришел домой, ходил-ходил, ругался-ругался со всеми, и с женою, и с прислугою – не могу успокоиться да и баста! Стоит у меня француз перед глазами и никак его не выпихнешь.
Жена уговаривает, «что ты, да что с тобою»? – потому что я никогда такой не был, а я еще хуже томлюсь.
Подали обедать; я сел, но сейчас же опять вскочил, не могу да и только. Жаль француза, да и конец.
Не выдержал и, чтобы не видали домашние, как я мучусь, схватил шляпу и побежал из дома, и вот с этих-то пор я уже словно не сам собою управлял, а начало мною орудовать какое-то вдохновение: я задумал измену.
Вышел я и прямо к приставу, у которого это происшествие было; спрашиваю: как это все тогда, три года назад, происходило и что за баба мать этой девочки.
– Черт их знает, – это дело еще не при мне было, а баба, мать этой девочки, – большая негодяйка, и она, говорит, с своею дочкою еще после того не раз этакую же историю подводила. А впрочем, говорит, кто их разберет: кто прав, кто виноват.
Ну, довольно, думаю, с меня: мы с тобою, брат, этого не разберем, а бог разберет, да с этим прямо в Конюшенную, на каретную биржу: договорил себе карету глубокую, четвероместную, в каких больных возят, и велел как можно скорее гнать в Измайловский полк, к одному приятелю, который был семейный и при детях держал гувернера француза. Этот француз давно в России жил и по-русски понимал все, как надо.