Фазиль Искандер – Возмездие
Фазиль Искандер – Возмездие краткое содержание
Возмездие – читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Чик стоял рядом с дядей Алиханом, продававшим сласти у входа на базар, когда с базара вышел Керопчик с тремя друзьями. Чик сразу почувствовал, что Керопчик и его друзья очень весело настроены и что это не к добру.
Они выпили на базаре чачи, и желание повеселиться настигло их у выхода с базара. Чик это сразу почувствовал.
– Хош[1] имею пошухарить, – сказал Керопчик и остановился вместе с друзьями.
Слева от входа под навесом лавки стоял Алихан со своим лотком, набитым козинаками и леденцами, а справа от входа расположился чистильщик обуви Пити-Урия.
Только что прошел дождь. Пережидая его, Чик остановился под навесом возле Алихана, но уже сверкало солнце, и Чик собирался уходить домой, когда появился Керопчик со своими друзьями.
Небольшого роста, коренастый, Керопчик посмотрел вокруг себя своими прозрачными глазами безумной козы. Сначала он посмотрел на Пити-Урию, который барабанил щетками по дощатому помостику, куда клиенты ставят ногу, но под взглядом Керопчика перестал стучать.
Керопчик перевел взгляд на Алихана и, решив, что с Алиханом ему интереснее повеселиться, подошел к нему.
Чик почувствовал тревогу, но Алихан почему-то ничего не почувствовал. Высокий, сутуловатый, он стоял над своим лотком, уютно скрестив руки на животе.
– Салам алейкум, Алихан, – сказал Керопчик, еле сдерживая подпиравшее его веселье.
Чик понял, что Керопчик уже что-то задумал. Друзья его тоже подошли к Алихану, весело глядя на него в предчувствии удовольствия. Алихан и тут не обратил внимания на настроение друзей Керопчика.
– Алейкум салам, – отвечал Алихан на приветствие, голосом показывая неограниченность своей доброжелательности.
– Ты почему здесь торгуешь, Алихан? – спросил Керопчик, словно только что заметил его лоток.
– Разрешениям имеем, Кероп-джан, – удивляясь его удивлению, отвечал Алихан.
– Кто разрешил, Алихан?! – еще больше удивился Керопчик, подмигивая друзьям, уже корчившимся от распиравшего их веселья.
Алихан и на подмигивание его не обратил внимания.
– Милициям, Кероп-джан, – ответил Алихан, слегка улыбаясь чудаческой наивности Керопчика, – начальник базарам, Кероп-джан.
– У меня надо разрешение спрашивать, Алихан, – назидательно сказал Керопчик и легким толчком ноги опрокинул лоток. Стеклянная витрина лотка лопнула, и часть сладостей высыпалась на мокрую булыжную мостовую.
Керопчик и его друзья повернулись и пошли к центру города. Они шли, подталкивая Керопчика плечами и показывая ему, как это он здорово все проделал.
Алихан молча смотрел им вслед. Губы его безропотно шевелились, а в глазах тлела тысячелетняя скорбь, самая безысходная в мире скорбь, ибо она никогда не переходит в ярость.
Сердце Чика разрывалось от жалости и возмущения подлостью Керопчика и его друзей. О, если бы у Чика был автомат! Он уложил бы всех четырех одной очередью! Он строчил бы и строчил по ним, уже упавшим на землю и корчившимся от боли, пока не опустел бы диск!
Но не было у Чика никакого автомата. Он держал в руке базарную сумку и молча смотрел вслед удаляющимся хулиганам.
Алихан постоял, постоял и вдруг, опираясь спиной о стенку лавки, возле которой он стоял, сполз на землю и, сев на нее, стал плакать, прикрыв лицо руками и вздрагивая тощими сутулыми плечами.
Лавочник высунулся из-за прилавка и удивленно посмотрел вниз, словно стараясь разглядеть дно колодца, в который опустился Алихан.
– Дядя Алихан, не надо, – сказал Чик и, нагнувшись, стал подбирать леденцы и липкие от меда козинаки, сдувая и выковыривая из них соринки.
Чик подумал, что если их вымыть под краном, то еще вполне можно продать. Он собрал все, что высыпалось, и вложил обратно в лоток через пролом разбитого стекла. Он отряхнул руки, как бы очищая их от медовой липкости, а на самом деле показывая окружающим, что ничего не взял из того, что высыпалось из лотка. Он это сделал бессознательно, как-то так уж само собой получилось.
Вокруг Алихана сейчас столпились лавочники из ближайших лавок, знакомые и просто случайные люди.
– Он сказал: «Хош имею пошухарить», – рассказывал Пити-Урия вновь подходившим. – Я думал, ко мне подойдет, а он прямо подошел к Алихану…
И вдруг Чик почувствовал, что по толпе прошел испуганный и одновременно благоговейный шелест. Некоторые стали незаметно уходить, но некоторые оставались, шепча вполголоса:
– Мотя идет… Тише… Мотя…
По тротуару, ведущему ко входу на базар, шел Мотя Пилипенко. Это был рослый, здоровенный парень в сапогах и матросском костюме с медалью «За отвагу» на бушлате.
Год тому назад он появился в Мухусе и сразу же настолько возвысился над местной блатной и приблатненной мелкотой, что никому и в голову не приходило соперничать с ним. Считалось, что его и пуля не берет, и потому он имел прозвище Мотя Деревянный.
О его неслыханной дерзости рассказывали с ужасом и восхищением. Простейший способ добычи денег у него был такой. Говорят, он входил в магазин со своим знаменитым саквояжем, вызывал заведующего и, показывая на саквояж, тихо говорил:
– Дефицит… Закрой двери…
Заведующий выпускал покупателей, приказывал продавцу закрыть дверь и подходил к прилавку, куда Мотя ставил свой саквояж. Мотя осторожно открывал саквояж, заведующий заглядывал в него и немел от страха – на дне саквояжа лежали два пистолета.
Заведующий подымал глаза на Мотю, и тот, успокаивая его, окончательно добивал.
– Эти незаряженные, – кивал он на пистолеты, лежавшие в саквояже, – заряженный в кармане.
После этого заведующий более или менее послушно вытаскивал ящик кассы и вытряхивал его в гостеприимно распахнутый Мотей саквояж. Мотя закрывал саквояж и, уходя, предупреждал:
– Полчаса не открывать…
Так, говорили, он действовал в самом Мухусе и в окрестных городках.
Чик не только слыхал о Моте, но и довольно часто видел его. Дело в том, что недалеко от улицы, на которой жил Чик, был довольно глухой переулок и в конце этого переулка находились баскетбольная и волейбольная площадки. Между ними травянистая лужайка, на которой росла шелковица.
Мотя почему-то любил приходить сюда отдыхать. Он или спал на траве под деревом, или, опершись подбородком на руку, лениво следил за игрой, и его глаза выражали всегда одно и то же – спокойный брезгливый холод.
И глаза Моти (что скрывать!) были источником тайного восторга Чика. Чик знал, что именно такие глаза были у любимых героев Джека Лондона. Ни у одного из знакомых Чика не было таких глаз. Чик иногда украдкой всматривался в зеркало, чтобы поймать в глубине своих глаз хотя бы отдаленное сходство с этим выражением ледяного холода, и с грустью вынужден был признать, что ничего похожего в его глазах нет.
Фазиль Искандер – Возмездие
99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.
Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.
Описание книги “Возмездие”
Описание и краткое содержание “Возмездие” читать бесплатно онлайн.
«…Небольшого роста, коренастый, Керопчик посмотрел вокруг себя своими прозрачными глазами безумной козы. Сначала он посмотрел на Пити-Урию, который барабанил щетками по дощатому помостику, куда клиенты ставят ногу, но под взглядом Керопчика перестал стучать.
Керопчик перевел взгляд на Алихана и, решив, что с Алиханом ему интереснее повеселиться, подошел к нему.
Чик почувствовал тревогу, но Алихан почему-то ничего не почувствовал…»
Чик стоял рядом с дядей Алиханом, продававшим сласти у входа на базар, когда с базара вышел Керопчик с тремя друзьями. Чик сразу почувствовал, что Керопчик и его друзья очень весело настроены и что это не к добру.
Они выпили на базаре чачи, и желание повеселиться настигло их у выхода с базара. Чик это сразу почувствовал.
– Хош[1] имею пошухарить, – сказал Керопчик и остановился вместе с друзьями.
Слева от входа под навесом лавки стоял Алихан со своим лотком, набитым козинаками и леденцами, а справа от входа расположился чистильщик обуви Пити-Урия.
Только что прошел дождь. Пережидая его, Чик остановился под навесом возле Алихана, но уже сверкало солнце, и Чик собирался уходить домой, когда появился Керопчик со своими друзьями.
Небольшого роста, коренастый, Керопчик посмотрел вокруг себя своими прозрачными глазами безумной козы. Сначала он посмотрел на Пити-Урию, который барабанил щетками по дощатому помостику, куда клиенты ставят ногу, но под взглядом Керопчика перестал стучать.
Керопчик перевел взгляд на Алихана и, решив, что с Алиханом ему интереснее повеселиться, подошел к нему.
Чик почувствовал тревогу, но Алихан почему-то ничего не почувствовал. Высокий, сутуловатый, он стоял над своим лотком, уютно скрестив руки на животе.
– Салам алейкум, Алихан, – сказал Керопчик, еле сдерживая подпиравшее его веселье.
Чик понял, что Керопчик уже что-то задумал. Друзья его тоже подошли к Алихану, весело глядя на него в предчувствии удовольствия. Алихан и тут не обратил внимания на настроение друзей Керопчика.
– Алейкум салам, – отвечал Алихан на приветствие, голосом показывая неограниченность своей доброжелательности.
– Ты почему здесь торгуешь, Алихан? – спросил Керопчик, словно только что заметил его лоток.
– Разрешениям имеем, Кероп-джан, – удивляясь его удивлению, отвечал Алихан.
– Кто разрешил, Алихан?! – еще больше удивился Керопчик, подмигивая друзьям, уже корчившимся от распиравшего их веселья.
Алихан и на подмигивание его не обратил внимания.
– Милициям, Кероп-джан, – ответил Алихан, слегка улыбаясь чудаческой наивности Керопчика, – начальник базарам, Кероп-джан.
– У меня надо разрешение спрашивать, Алихан, – назидательно сказал Керопчик и легким толчком ноги опрокинул лоток. Стеклянная витрина лотка лопнула, и часть сладостей высыпалась на мокрую булыжную мостовую.
Керопчик и его друзья повернулись и пошли к центру города. Они шли, подталкивая Керопчика плечами и показывая ему, как это он здорово все проделал.
Алихан молча смотрел им вслед. Губы его безропотно шевелились, а в глазах тлела тысячелетняя скорбь, самая безысходная в мире скорбь, ибо она никогда не переходит в ярость.
Сердце Чика разрывалось от жалости и возмущения подлостью Керопчика и его друзей. О, если бы у Чика был автомат! Он уложил бы всех четырех одной очередью! Он строчил бы и строчил по ним, уже упавшим на землю и корчившимся от боли, пока не опустел бы диск!
Но не было у Чика никакого автомата. Он держал в руке базарную сумку и молча смотрел вслед удаляющимся хулиганам.
Алихан постоял, постоял и вдруг, опираясь спиной о стенку лавки, возле которой он стоял, сполз на землю и, сев на нее, стал плакать, прикрыв лицо руками и вздрагивая тощими сутулыми плечами.
Лавочник высунулся из-за прилавка и удивленно посмотрел вниз, словно стараясь разглядеть дно колодца, в который опустился Алихан.
– Дядя Алихан, не надо, – сказал Чик и, нагнувшись, стал подбирать леденцы и липкие от меда козинаки, сдувая и выковыривая из них соринки.
Чик подумал, что если их вымыть под краном, то еще вполне можно продать. Он собрал все, что высыпалось, и вложил обратно в лоток через пролом разбитого стекла. Он отряхнул руки, как бы очищая их от медовой липкости, а на самом деле показывая окружающим, что ничего не взял из того, что высыпалось из лотка. Он это сделал бессознательно, как-то так уж само собой получилось.
Вокруг Алихана сейчас столпились лавочники из ближайших лавок, знакомые и просто случайные люди.
– Он сказал: «Хош имею пошухарить», – рассказывал Пити-Урия вновь подходившим. – Я думал, ко мне подойдет, а он прямо подошел к Алихану…
И вдруг Чик почувствовал, что по толпе прошел испуганный и одновременно благоговейный шелест. Некоторые стали незаметно уходить, но некоторые оставались, шепча вполголоса:
– Мотя идет… Тише… Мотя…
По тротуару, ведущему ко входу на базар, шел Мотя Пилипенко. Это был рослый, здоровенный парень в сапогах и матросском костюме с медалью «За отвагу» на бушлате.
Год тому назад он появился в Мухусе и сразу же настолько возвысился над местной блатной и приблатненной мелкотой, что никому и в голову не приходило соперничать с ним. Считалось, что его и пуля не берет, и потому он имел прозвище Мотя Деревянный.
О его неслыханной дерзости рассказывали с ужасом и восхищением. Простейший способ добычи денег у него был такой. Говорят, он входил в магазин со своим знаменитым саквояжем, вызывал заведующего и, показывая на саквояж, тихо говорил:
– Дефицит… Закрой двери…
Заведующий выпускал покупателей, приказывал продавцу закрыть дверь и подходил к прилавку, куда Мотя ставил свой саквояж. Мотя осторожно открывал саквояж, заведующий заглядывал в него и немел от страха – на дне саквояжа лежали два пистолета.
Заведующий подымал глаза на Мотю, и тот, успокаивая его, окончательно добивал.
– Эти незаряженные, – кивал он на пистолеты, лежавшие в саквояже, – заряженный в кармане.
После этого заведующий более или менее послушно вытаскивал ящик кассы и вытряхивал его в гостеприимно распахнутый Мотей саквояж. Мотя закрывал саквояж и, уходя, предупреждал:
– Полчаса не открывать…
Так, говорили, он действовал в самом Мухусе и в окрестных городках.
Чик не только слыхал о Моте, но и довольно часто видел его. Дело в том, что недалеко от улицы, на которой жил Чик, был довольно глухой переулок и в конце этого переулка находились баскетбольная и волейбольная площадки. Между ними травянистая лужайка, на которой росла шелковица.
Мотя почему-то любил приходить сюда отдыхать. Он или спал на траве под деревом, или, опершись подбородком на руку, лениво следил за игрой, и его глаза выражали всегда одно и то же – спокойный брезгливый холод.
И глаза Моти (что скрывать!) были источником тайного восторга Чика. Чик знал, что именно такие глаза были у любимых героев Джека Лондона. Ни у одного из знакомых Чика не было таких глаз. Чик иногда украдкой всматривался в зеркало, чтобы поймать в глубине своих глаз хотя бы отдаленное сходство с этим выражением ледяного холода, и с грустью вынужден был признать, что ничего похожего в его глазах нет.
Может быть, дело в том, что глаза у Чика были темные? Кто его знает. Но до чего же Чик любил эти стальные глаза, выражающие ледяной холод или презрение к смерти. Иногда Чик думал: согласился бы он потерять один глаз, чтобы второй глаз стал таким? Чик не мог точно ответить себе на этот вопрос. С одной стороны, ему все-таки было бы неприятно становиться одноглазым, а с другой стороны, он не был уверен, что одинокий, хотя и источающий ледяной холод, глаз может производить то впечатление, которое производили глаза Моти. Мотя, конечно, не мог не заметить восхищенных взоров Чика, когда тот издали на спортплощадке любовался им, но, разумеется, Чик с ним никогда не разговаривал, тем более на эту тему. Однажды на спортплощадке Мотя хотел Чика послать за папиросами, но Чик не успел подойти, как один из мальчиков постарше Чика выхватил у него деньги и побежал сам.
И вот сейчас Мотя, сверкая своей медалью, приближался к ним. Говорили, что он эту медаль получил не на фронте, а каким-то темным путем. Чик этому почему-то не хотел верить, хотя одновременно и восхищался дерзостью, с которой Мотя носил эту медаль, если она не заслужена…
…Мотя подходил тяжелыми шагами усталого хозяина. Поравнявшись с толпой и не понимая, в чем дело, он остановился и сумрачно оглядел толпу. Толпа раздвинулась, и Мотя увидел Алихана, сидящего на земле и плачущего рядом со своим разбитым лотком.
– Кто? – спросил Мотя, с брезгливым холодком оглядывая толпу.
Взгляд его говорил: то, что вы не способны кого-нибудь защитить, это я и так знаю, но сделайте то, что вы можете сделать: назовите виновника.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Фазиль Искандер – Сюжет существования
Фазиль Искандер – Сюжет существования краткое содержание
Сюжет существования читать онлайн бесплатно
Вот уже полгода моя машинка упорно молчит, как партизанка. Слова из нее не вышибешь. Что случилось? И вдруг я подумал, что Россия потеряла сюжет своего существования, и поэтому я не знаю, о чем писать. И никто не знает, о чем писать. Пишут только те, кто не знает о том, что они не знают, о чем писать.
Впрочем, был у меня хороший сюжет. Но не пишется. По крайней мере, попробую пересказать его. Мы с товарищем поднялись в горы и зашли в чегемские леса, якобы охотиться на крупную дичь. Когда мы входили в лес, старая ворона нехотя, с криком, похожим на оханье, слетела с ветки дуба и тяжело проковыляла по воздуху, опираясь на крылья, как на костыли.
Я подумал, что это плохое предзнаменование. Мы целый день проплутали по лесу и никакой крупной дичи не встретили: ни кабана, ни косули, ни медведя. Впрочем, с медведем мы и не жаждали встретиться. Только один раз на лесной лужайке промелькнул серый зайчишка. Нам в голову не пришло стрелять в него. Правда, мы чуть не пристрелили заблудшего колхозного быка, но он вовремя высунул из кустов голову и с обидчивым недоумением посмотрел на наши ружья, направленные на него, словно хотел сказать: ребята, вы что, совсем спятили? Мы стыдливо опустили карабины в знак того, что не совсем спятили.
Мы плутали в чегемских джунглях. Разрывать сплетения лиан в лесу оказалось легче, чем разрывать сплетения сплетен в городе. Долгие безуспешные поиски мясной добычи все чаще и чаще склоняли нас к вегетарианской еде: орехи, лавровишня, черника.
К вечеру вы вышли на окраину Чегема. Здесь в полном одиночестве жила последняя хуторянка Чегема. Звали ее Маница. Изредка она приезжала в город продавать сыр, орехи, муку. В городе жила ее старшая замужняя дочь. Там же в сельскохозяйственном институте учился ее сын. Я их всех знал. Дети у нее были от первого брака. Эта еще достаточно интересная женщина сорока с лишним лет, с глазами, затененными мохнатыми ресницами, довольно полная легкой крестьянской полнотой, трижды выходила замуж. Мужчины, увлеченные ею, с рыцарской самоотверженностью вскарабкивались на окраину Чегема, но, в конце концов, не вынеся отдаленности от людей и не в силах вступить в диалог с окружающей природой, уходили от нее, низвергались, скатывались вниз, звеня рыцарскими доспехами, и, встав на ноги, отряхивались уже внизу, в долине, кишащей словоохотливыми дураками. Дочь усиленно зазывала ее в город, но она наотрез отказывалась там жить, потому что считала недопустимым грехом бросать дом деда. Все остальные ее братья и сестры расселились по долинным деревням Абхазии.
Встретила она нас радушно. Она ввела нас в обширную кухню, без особой осторожности сунула наши карабины в угол, где стояла метла, как бы указав истинное место не стрелявшим ружьям. Она усадила нас у жарко горящего очага.
В красной юбке, в темной кофточке с оголенными, сильными, красивыми руками, она весь вечер легко носилась по кухне и рассказывала о своей жизни, то просеивая муку и равномерно шлепая ладонями по ситу, то воинственно меся мамалыгу мамалыжной лопаточкой, то размалывая фасоль в чугунке, придвинутом к огню, вращая мутовку между ладонями. Наконец, она зарезала курицу, с необыкновенной быстротой общипала ее, промыла внутренности и, насадив на вертел, присела к огню. Она поворачивала вертел, временами отворачиваясь от огня и с улыбкой, далеко идущей улыбкой, поглядывая на нас, как бы находя в наших охотничьих поползновениях много скрытого юмора. Если бы мы взяли в руки свои карабины, получилось бы нечто вроде «Фазан на вертеле после удачной охоты» — картина совершенно неизвестного художника. Потом она разложила свой горячий ужин на низеньком столике, достала откуда-то бутылку чачи, обильно разливая нам и попивая сама.
Весело удивляясь по поводу своих сбежавших мужей, она задумчиво проговорила:
— Воняет от меня, что ли?
Так, конечно, могла сказать только уверенная в себе женщина. Как и у всякой женщины, у нее тоже количество улыбок зависело от качества зубов. Зубы у нее были превосходные. Но кроме этого, как я потом убедился, уверенность в правильности своей жизни поддерживала в ней хорошее настроение.
— Не скучаешь здесь одна? — спросил я.
— Да откуда у меня время скучать, — улыбнулась она, — у меня коровы, свинья, куры, огород, поле. Не успеешь оглянуться — уже вечер. Вот так забредут нежданные гости — для меня праздник.
Ее дом приглянулся жителю местечка Наа. Это сравнительно недалеко. Он несколько раз подбивал ее продать ему дом, с тем, чтобы разобрать его и вывезти к себе. Обширный каштановый дом был еще крепок. Она отказывалась. Он все набавлял и набавлял цену, но она упорно отказывалась. Вероятно, он знал, что дочь усиленно зазывает ее в город. Наконец, видимо, чтобы испугать ее, он сказал, что спалит дом: ни тебе, ни мне.
— А я ему ответила, — с хохотом сообщила она нам, — если ты подожжешь мой дом, а я буду внутри, то я из него не выйду. А если буду снаружи, то войду в него, и все узнают, что ты убийца. И он понял, что дело плохо. Отступился.
И дочь, и зять умоляли ее переехать в город, по-видимому, не без расчета. Что она будет помогать им с детьми. У них было трое детей. Но и они не добились ее согласия.
— Я им помогаю всякой снедью, — сказала она, — но жить там не хочу.
Даже сам чегемский колхоз с его главной усадьбой располагался от нее километрах в пяти. Ей выделили недалеко от ее дома небольшую табачную плантацию, где она мотыжила табак, потом ломала, потом нанизывала на шнуры в табачном сарае и сама, что нелегко, выволакивала оттуда сушильные рамы на солнце.
Один из жителей Чегема, у которого женился сын, семья разрослась и уже не вмещалась в его маленьком домике, предложил ей поменяться домами с приплатой, но она и ему отказала.
— Мой дом в центре Чегема! В центре! В центре! — со смехом крикнула она, передразнивая его голос. — Можно подумать, что центр Чегема — это центр Москвы!
Житель центра Чегема так, видимо, и остался в великом недоумении по поводу ее отказа приблизиться к цивилизации. И все дивились — да не приколдована ли она к этому дому?!
А сын ее, живший в городе, оказывается, стал баловаться наркотиками, его за этим занятием застукала милиция и арестовала. Кроме того, что он сам был под кайфом, в кармане у него нашли еще две-три порции наркотиков. Сестра его прибежала ко мне вся в слезах и чуть ли не на коленях умоляла спасти ее брата, взять его на поруки. В милиции ей подсказали, что такое возможно. Преодолев свое отвращение просить что-либо у начальства, я скрепя сердце отправился в милицию. Беря его на поруки, я сказал начальнику милиции, что это случайность, что он исключительно любознательный молодой человек и уже всю мою библиотеку перечитал. Более правдоподобного вранья я не мог придумать.
— Вы хотите сказать, что он и от книг кайф ловил, — иронично заметил начальник, но отпустил его.
Я думаю, не столько мое вмешательство сыграло роль, сколько переполненные камеры. Видно, он еще не слишком далеко зашел в привыкании к наркотикам, тьфу-тьфу не сглазить, пока, насколько я знаю, здоров и держится. Сестра предупредила меня, что матери о случае с наркотиками нельзя говорить. Я и так не собирался с ней об этом говорить, кстати, я точно знал, что он после института не собирается возвращаться в Чегем. Но знала ли об этом его мать? Я не осмелился спросить.
— Как подумаю, что дедушкин дом опустеет, — сказала она, — так мне и жить не хочется. Хоть в Кремль меня посадите, как Сталина, жить не хочется. Зачем же надо было дедушке сто лет назад подыматься сюда, строить дом, плодить детей и скот, если жизнь здесь должна кончиться. Нет, пока я жива, жизнь здесь не остановится. Я знаю, что дедушка на том свете доволен мной.
— А ты веришь, что там что-то есть? — спросил я.
— Конечно, — твердо ответила она, — иначе бы я не чувствовала, что дедушка доволен мной.
— А если весь Чегем переселится в долину? — спросил я.
— Пусть переселяется, — пожала она плечами, — я их и так почти не вижу. Сама себе буду и председателем, и кумхозницей.
Она рассмеялась, легко вскочила на ноги, сгребла со стола остатки ужина в миску и вышла из кухни кормить собаку.
Слышно было за дверью, как собака смачно хрустит костями, а хозяйка насмешливо приговаривает:
— Да не спеши… Подавишься, дура…
После этого она с керосиновой лампой в руке повела нас в горницу, указала на кровати, пожелала спокойной ночи и с лампой, озарявшей ее моложавое лицо, ушла в свою комнату.
Через минуту вдруг оттуда раздался ее тихий, но долгий смех. Что-то ее очень смешило, и она явно не могла удержаться.
— Что случилось? — не удержался и я.
— Да ничего, — ответила она, — вспомнила свою корову. Когда я ее дою, она иногда норовит спрятать молоко для теленка. Сегодня, когда я ее доила, она спрятала молоко и сразу же обернулась на меня, мол, догадалась я, что она спрятала молоко, или поверила, что оно кончилось. Хитрющая! Сразу же оглянулась!
Каждый выбирает для себя. По рассказу Ф. Искандера «Возмездие»
Фазиль Абдулович Искандер является автором многих известных произведений, таких как «Созвездие Козлотура», «Кролики и удавы», «Человек и его окрестности», «Сандро из Чегема». В них он пытается понять глубину человеческих взаимоотношений, анализирует причины поступков и характеров людей, раскрывает принципы жизненной позиции своих героев. Не исключение и небольшой по объёму, но глубокий по содержанию рассказ «Возмездие».
Меня это произведение привлекло тем, что его герой, мальчик Чик, – мой ровесник. События, описанные автором, происходят во время Великой Отечественной войны, и хотя в рассказе нет боевых действий, герою, чтобы повзрослеть, стать настоящим человеком, нужно пройти через тяжёлое испытание собственной совести.
Вместе с матерью Чик живёт в небольшом городке Мухусе, его старший брат призван в армию, защищает Родину от немецких оккупантов.
В начале повествования кумиром для мальчика, как и для некоторых современных подростков, является криминальный авторитет Мотя. Почему? Потому что этот человек никого и ничего не боится, все трепещут перед ним. Он «хозяин»: «Это был рослый, здоровый парень в сапогах и матросском костюме с медалью «За отвагу» на бушлате. Год тому назад он появился в Мухусе и сразу же настолько возвысился над местной блатной и приблатненной мелкотой, что никому и в голову не приходило соперничать с ним. Считалось, что его и пуля не берет, и потому он имел прозвище Мотя Деревянный». Жил он грабежом и насилием, причём делал это открыто и цинично: мог ограбить магазин среди бела дня. А о медали, которую он носил, говорили, что она получена не на фронте, а каким-то тёмным путём.
Источником тайного восторга мальчика были глаза Моти: «Ни у одного из знакомых Чика не было таких глаз. до чего же Чик любил эти стальные глаза, выражающие ледяной холод или презрение к смерти. » Он иногда украдкой всматривался в зеркало, чтобы поймать в глубине своих глаз отдалённое сходство с выражением того ледяного холода, какое было у Моти, согласился бы за такой взгляд даже пожертвовать одним собственным глазом.
А вот другой представитель криминальной среды, Керопчик, не вызывает восхищение у Чика. Когда-то этот хулиган оскорбил старшего брата героя, и до сих пор мальчик не может простить ему этого: «Чик сам не мог понять до конца, почему это так. Может быть, дело было в том, что дразнили его старшего брата. Если бы дразнили самого Чика, было бы не так обидно. Но главное всё-таки заключалось в самой бессмысленности этой дразнилки, в уверенном торжестве этой бессмысленности, которая была написана на воздетом вверх на трибуны лице Керопчика, в сиянии его прозрачных козьих глаз. »
Интересно, что у Керопчика и Моти много схожих черт характера (что видно из сравнительной таблицы) только у первого они ещё формируются, а у второго уже достигли своего апогея. Другими словами, Керопчик – это в будущем Мотя.
Черты «криминальных» героев рассказа «Возмездие».
Жестокий взгляд Неприятный взгляд
Презрительное отношение к людям Наглость
Превосходство над людьми Желание унизить другого
Демонстративно показывает Зарабатывает авторитет в криминальных кругах, унижая других свой авторитет
Люди криминальных кругов, как правило, не имеют гуманных черт характера. Они стремятся к достижению цели любыми средствами. Поэтому даже если цель выглядит благородно, средства её достижения антигуманны. Чик почувствовал это, когда стал свидетелем сцены возмездия.
Однажды Керопчик, желая «пошутить», у торговца сладостями, который стоял на рынке, перевернул лоток. Все только охали и возмущались, но заступиться за несчастного и униженного дядю Алихана никто не решался. Тут неожиданно на рынке появился Мотя, выяснив ситуацию, он сказал: «Он у меня получит» Эти слова относились к Керопчику и произвели в душе Чика ликование, вспомнив старые обиды, он думал: «Возмездие, возмездие! Ну, теперь, Керопчик держись! Чик по-разному представлял месть Моти. Иногда ему представлялось, что тот избивает Керопчика до полного нокаута. Иногда ему представлялось, что он ставит Керопчика на колени перед самым лотком Алихана и, велев ему так стоять весь день до закрытия базара, сам уходит по каким- то своим делам. Чик даже представлял, что Алихан, глядя на Кропчика своими круглыми персидскими глазами, делает ему знаки, чтобы тот стал на ноги и немного поразмялся, но Керопчик продолжает стоять в униженной позе, потому что так приказал сам Мотя, по прозвищу Деревянный, потому что его не берет ни одна пуля. Чик даже представлял себе того же лавочника, возле которого стоял Алихан, он представлял, как этот лавочник высовывается из-за прилавка и смотрит вниз на Керопчика, как бы удивляясь непомерной глубине его падения. »
В течение нескольких дней Чик ходил в предвкушении возмездия, встречая где-нибудь Мотю, он по его взгляду пытался понять свершилось оно или ещё нет? Видел он и Керопчика, поведение которого показывало, что разговора с Мотей у него ещё не было. Подходящий для возмездия случай подвернулся неожиданно.
Чик увидел Керопчика в парке, хулиган вместе со своими дружками сидел под сосной и играл в карты. Мальчик знал, что это надолго и поспешил на спортплощадку, где любил отдыхать Мотя. «Авторитет» оказался именно там, и Чик, воодушевлённый жаждой возмездия, рассказал ему о том, что видел, а затем с готовностью вызвался привести обидчика к нему.
По-разному представлял себе Чик наказание, которому Мотя подвергнет Керопчика, но то, чему он стал свидетелем превзошло все его ожидания:
«- Ты меня звал? – спросил Керопчик.
Мотя опять ничего не ответил, а, тяжело поднявшись и не вынимая папиросу изо рта, сказал:
– За что, Мотя?! – удивился Керопчик.
– За- спокойно ответил Мотя и лениво наотмашь ударил Керопчика по лицу. Голова Керопчика мотнулась назад
– За что, Мотя?! – снова спросил он.
– За- спокойно повторил Мотя, – раздевайся »
После нескольких ударов Керопчик всё-таки стал раздеваться. Делал он это медленно дрожащими руками, а свою одежду, по приказанию Моти, вешал на руку Чику. Таким образом, из свидетеля возмездия мальчик превратился в его соучастника. Ему было «ужасно неприятно», он не мог понять, почему Мотя раздевает Керопчика, а когда тот остался только в носках и сатиновых трусиках «Чику стало его страшно жалко. Ему стало стыдно, что всё это случилось благодаря его стараниям. » Даже воспоминания об оскорблении старшего брата и о хулиганстве на рынке казались ему теперь не такими уж важными по сравнению с унижением, которому подвергал Мотя Керопчика. Ещё большее потрясение испытал главный герой, когда почти раздетый, трясущийся от страха юноша отказался выполнить приказ «авторитета», и тот применил оружие:
«- Трусы я не сниму, – вдруг сказал Керопчик и ещё сильнее побледнел. В его прозрачных глазах появилось выражение смертельного упорства загнанной козы. »
Тогда Мотя спокойно вынул из кармана финский нож, взял его за лезвие «и всадил его в голое волосатое бедро Керопчика». В этот момент Чику показалось, что он понял смысл выражения холодных глаз Моти: «человеческое тело беззащитно против ножа или пули и потому сам человек достоин презрения. »
Неизвестно, чем бы закончилось это «возмездие», если бы проходивший мимо военный, мужчина, живущий недалеко от спортплощадки, и его жена не вмешались в ситуацию. Военный пытался образумить Мотю, нервный домовладелец кричал, грозился вызвать милицию, но преступник спокойно сложил нож и спрятал его в боковой карман бушлата, а оттуда с криком: «Ложись!» – выхватил пистолет и выстрелил два раза. Тогда с истошным воплем: «Мамочка, не убивай! Его не жалко – дети жалко!» – на спортплощадку прибежала жена домовладельца. Она кричала, умоляла Мотю не стрелять, не убивать мужа. Её истерическое поведение подействовали на «авторитета» отрезвляюще, он убрал пистолет, приказал всем подняться и уходить.
Военный ушёл, а хозяин дома отряхнулся как ни в чём не бывало, велел жене накрывать на стол и пригласил всех в гости. Потом было застолье, где все пили за здоровье Моти, «авторитет» всё-таки сменил гнев на милость: разрешил Керопчику вымыть ноги и одеться. Чика тяготила эта компания, он всё время думал, как бы ему уйти, но не знал, как это сделать. Наконец, когда все были уже пьяны, а его послали к хозяйке на кухню, он тихо вышел в коридор, распахнул входную дверь и, «не веря своему освобождению, вышел на улицу. Он сделал несколько шагов в сторону дома, а потом не выдержал и побежал. Он бежал до самого дома, словно выныривая и выныривая, просыпаясь и просыпаясь от ужасного сна. »
Этот случай перевернул жизнь Чика. Он перестал ходить на спортплощадку, где любил отдыхать Мотя, потому что понял: зло неминуемо порождает зло, а достоинство человека определяется тем, каким путем он идет к цели, а не тем, достигнет ли он её. «С того самого дня Чик потерял интерес к людям с холодными стальными глазами. Он больше не испытывал романтического любопытства к людям преступного мира. » Герой рассказа сделал свой выбор в пользу добра.
Жизнь Керопчика тоже изменилась. И хотя его «пару раз арестовывали по мелочам, он в конце концов образумился и стал сапожником по модельной дамской обуви. »
А вот Мотя продолжил жить прежней «разбойной» жизнью. Зимой его арестовали, и он больше никогда в городе не появлялся.
Рассказ Ф. Искандера «Возмездие» меня многому научил. Я поняла, что человек сам строит свой жизненный путь, и от того, на какие принципы мы опираемся, делая выбор, зависит наше будущее. Мне бы хотелось, чтобы люди пусть даже не каждый день, а хоть иногда обращались к истинным всем известным ценностям:
➢ Не сотвори себе кумира.
➢ Почитай отца своего, матерь свою, чтобы тебе хорошо было и чтобы ты долго прожил на земле.
➢ Не произноси на другого ложного свидетельства (не клевещи).
По-моему, каждый должен создать «Модель своего я» и стремиться реализовать её.
Краткое содержание: Возмездиe
В декабре тысяча восемьсот пятьдесят первого года президент страны Луи-Наполеон Бонапарт, который считается племянником Наполеона I, совершил государственный переворот. Он распустил Национальное собрание и арестовал всех деятелей оппозиции парламента. В этом же месяце армия подавила восстание, которое началось в Париже. В этот период погибло большое множество безоружных граждан, считая женщин и детей.
Виктор Гюго входит в количество маленькой группы депутатов, которые считаются страстными противниками нового строя монархов. Декабрьское восстание сделало будущую схватку невозможной. Писатель сбежать из страны, а вернулся на родину из эмиграции только после полного поражения второй империи, в тысяча восемьсот семидесятом году. Сборник стихов под названием «Возмездие» он написал по горячим следам тех событий. В подзаголовках книги с иронией он обыгрывает клятвенные обещания Наполеона III, а пролог и эпилог назвал символическими названиями «Nox» и «Lux», что по-латыни означает «Ночь» и «День».
Жалкий лилипут, никчемный племянник знаменитого дяди, напал во тьме с ножом на незащищенную Республику. Всю родина залили кровью и грязью: презренные пособники пируют во дворце, а под прикрытием ночи в братскую могилу сбросили трупы абсолютно невинных убитых людей. Когда онемевший народ проснется, то наступит священный момент возмездия. А пока не чувствует спокойствия только поэт: хотя разные стихии призывают его к смиренности, но он не склоняет голову – пусть его обозленная муза станет наследницей Ювенала и возвеличит позорные столбы для бандитов.
Франция сдалась, ей в лоб впился каблук тирана. Этот негодный человек окончит свои дни в Тулоне, в месте, в котором начиналась великая слава Наполеона. Разбойника-племянника нетерпеливо ожидают каторжники в ярких куртках и в кандалах. Скоро и он будет волочить это ядро на ноге. За преступление неизбежно ожидает расплата: воры, обманщики и убийцы, которые нанесли предательский удар родине, будут проклинаемы. Но пока им воскуряют фимиам продажные «святые». Они служат Сатане, а в потирах краснеет не вино, а кровь. Они задумали погубить прогресс, сковать дух, расправиться с открывающимся разумом. Даром погибают мученики за истинную веру. Во Франции торгуют Христом, его снова распинают с жадностью и лицемерием. Куда ни глянь: повсюду наперебой придворные льстят Цезарю, а бандиты-биржевики толстеют на костях народа, солдаты пьют, желая позабыть свой позор, а рабочие люди покорно подставляет свою шею под ярмо. Франция ничем сейчас не отличается от Китая, да и по всей другой части Европы поставлены эшафоты для её самых лучших сыновей. Но вот уже слышны железные шаги будущих дней, когда побегут короли и зазвучит на небе труба архангела. Льётся приятная песнь.
Это хвалебным гимном ознаменовали себя члены Государственного совета, Сената, Законодательного корпуса, Ратуши, Армии, Суда, Епископов. В ответ на их звучание доносится прискорбное «Miserere» (Господи, помилуй) из тысячи уст. Но безумцы не прислушиваются к ним. Очнись же, народ, восстань, как похороненный Лазарь, потому что над тобой издеваются карлики. Вспомни, как в декабре опьяневшие от крови солдаты палили по безвинным людям. Посмотри, как бабушка громко рыдает над мёртвым внуком. Когда во все части души попала гниль, тогда лучше быть изгнанным на остров и любоваться прекрасным полётом чаек с утёса над океаном. Родная республика отцов предана руками армии, слава которой звучала веками. Солдаты в оборванной одежде ползли под знаменем Свободы, а старая Европа тряслась под их победными шагами. Теперь об этих солдатах все позабыли. Им на смену пришли герои, которые легко расправляются с женщинами и детьми. Они с приступом идут против родины, штурмуют любые законы. И проклятый вор дает щедрую награду своим преторианцам. Остаётся только мстить за такой позор – разбивать грозным стихом новую империю и зверя, у которого на голове – золотая корона.
Однажды жил принц, который обнищал. Он обманным путем взял себе знаменитое имя. Как-то раз он устроил заговор, совершил «прекрасное злодейство», зашёл в Лувр в маске Наполеона. Смотрят бывшие древние вожди, великие диктаторы того века: на крыше храма появился мошенник в дырявых штанах. Это был не Цезарь, а просто Робер Макер. Он – персонаж из известной пьесы «Постоялый двор Адре». Это – цинично бахвалящийся тип грабителя и убийцы. Он схож с обезьяной, натянувшей на себя тигровую шкуру и занявшейся разбоем, пока охотник не остановит её. К приемышу эшафота тянутся те, кто всех хуже и более подлый. От них честный человек может только отшатнуться с брезгливостью. Они с рвением толкаются локтями, стремясь добраться ближе к престолу. И любого выскочку поддерживает его партия: за одним горой стали лакеи, за другим – продажные девушки. А мирные буржуи с недовольством брюзжат, как только им в руки попадалась вольная статья: конечно, Бонапарт – ничтожество, но зачем кричать про это на весь мир? Трусливая низость всегда считается отличной опорой для преступления. Пора обживаться в рабстве – кто разляжется на брюхе, тот и преуспеет. Всем обманщикам и бандитам будет место рядом с деньгами. А всех остальных ожидает тяжелая, безвыходная нищета. Но не следует обращаться к тени Брута: Бонапарт недостоин кинжала – его ждёт позорная смерть на столбе.
Народу не должен убить свирепого тирана, пусть он живёт, как отмеченный печатью Каина. Его помощники в мантиях судей ссылаются на точную смерть невиновных: на каторгу пойдёт супруга, принесшая на баррикаду мужу хлеб, старик, который дал приют изгнанникам. А алчные журналисты поют гимн, прикрываясь Евангелием: лезут в душу, но при этом выворачивают карманы. Вонючие листки услаждают святош и ханжей рассказами о чудесах, они продают евхаристию и превратили Божий храм в буфет. Но живые сражаются, неся в будущее огромную любовь или священную работу. Благодаря их подвижничеству сохранен ковчег завета. По непроглядной во мраке дороге бежит Грядущее с приказом, который начертан вечными буквами о том, что приближается суд Господень над ничтожной бандой, которая грабит и убивает.
Робер Макер надел на себя корону, сотворив сильный переполох на старом кладбище: все бандиты прошлых времён желают попасть на коронование своего собрата. А из Парижа началось сильное бегство: уходят в ссылку Разум, Мысль, Честь, Право, Поэзия. Осталось только Презрение. Тирана ожидает расплата за мучения и слезы, за смерть великой мученицы Полины Ролан. Это была чудесная женщина, носитель правды и добра, которая погибла в изгнании. мучительно терзает себя великая тень Наполеона: ни погибшая армии в снежных полях России, ни ужасное поражение в битве при Ватерлоо, ни одинокая смерть на острове Святой Елены – ничто не сравнится с распадом второй империи. Карлики и шуты за ноги стянули императора с трона властелина, чтобы предоставить ему роль царя в своём цирковом балагане. Произошло справедливое возмездие за переворот восемнадцатого брюмера. Поэтому шуты берут пример с великого титана.
Жалкое ничтожество теперь называется Наполеоном III. В ободранную карету запрягли Маренго и Аустерлиц. Европа сотрясается от смеха, хохочут Соединенные Штаты, утёсы вытирают слезы из-за того, что на трон воссел шут в объятиях с преступлением, а империя стала одним огромным притоном. Народ Франции, который когда-то развеял гранит тюрем и добился прав народам, теперь дрожит, как осиновый лист. Достоинство сохраняют только женщины.
Они казнят негодных людей улыбкой с презрением. И повсюду слышен громогласный звук поэта, ведь осторожность, такая низшая добродетельность трусов, не для него. Он слышит крик израненной родины, которая умоляет помочь ей. Самый страшный мрак предрекает рассвет: Франция, которая впряжена в телегу пьяного сатрапа, восстановится и получит крылья. Сгорбленный народ выпрямится и, стряхнув налипшую грязь теперешней помойки, предстанет во всей красе перед удивленным миром. Стены Иерихона падут под звуки труб Иисуса Навина. Мыслители, поочередно сменяя друг друга, ведут человеческий караван: за Яном Гусом последует Лютер, за Лютером последует Вольтер, а за Вольтером – Мирабо. И с каждым движением вперёд тьма рассеивается. Но время о времени из засады выползает Зло со своими ужасными последователями в виде шакалов, гиен и крыс. Разогнать этих зверей может только строгий властелин пустыни, лев. Народ похож на льва. Услышав его рычание, шайка мелких жуликов бросается врассыпную и исчезает навечно. Необходимо пережить постыженные годы, при этом, не запятнав себя. Бродяга не вернётся на родину-мать, пока в ней управляет цезарь самозванец. Если даже останется только тысяча, сотня или десяток упорных людей, но поэт всегда будет среди них. Ну, а если голос протеста умолкнет, тогда он и сам продолжит битву.
Священная мечта блестит вдалеке – нужно почистить к ней дорогу. В темноте засверкал багряный луч, звезда мировой Республики. Свободное человечество, наконец-то, станет одной семьёй, и по всей земле расцвет мир и свобода. Это неизбежно произойдет: не будет рабов и нищих, с неба будет литься любовь и благодать, святое дерево прогресса достигнет Америки и Европы. Может быть, люди не доживут до такого счастья: но и они, на мгновение пробудивших в своих могилах, будут радоваться таким прекрасным изменениям.
Краткое содержание сборника «Возмездиe» пересказала Осипова А. С.
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Возмездиe». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
Сандро из Чегема
«Сандро из Чегема» — цикл из 32 повестей, объединённых местом (село Чегем и его окрестности, как ближние, скажем, райцентр Кунгурск или столичный город Мухус (Сухуми), так и дальние — Москва, Россия и т. д.), временем (XX в. — от начала до конца семидесятых) и героями: жителями села Чегем, в центре которых род Хабуга и сам дядя Сандро, а также некоторыми историческими персонажами времён дяди Сандро (Сталин, Берия, Ворошилов, Нестор Лакоба и др.).
Сандро Чегемба, или, как обычно он зовётся в романе, дядя Сандро, прожил почти восемьдесят лет. И был не только красив — на редкость благообразный старик с короткой серебряной шевелюрой, белыми усами и белой бородкой; высокий, стройный, одетый с некоторой как бы оперной торжественностью. Дядя Сандро был ещё и знаменит как один из самых увлекательных и остроумных рассказчиков, мастер ведения стола, как великий тамада. Рассказать ему было о чем — жизнь дяди Сандро представляла цепь невероятных приключений, из которых он, как правило, выходил с честью. В полной мере Сандро начал проявлять своё мужество, ум, могучий темперамент и склонность к авантюрным приключениям ещё в молодости, когда, став любовником княгини и раненный соперником, пользовался заботливой вначале, а потом и просто пылкой опекой княгини. В тот же период жизни (времена гражданской войны в Абхазии) пришлось ему как-то заночевать у армянина-табачника. И той же ночью нагрянули в дом вооружённые меньшевики с грабежом, который они, как люди идейные, называли экспроприацией. Обременённый семьёй, труженик-табачник очень рассчитывал на помощь молодого удальца дяди Сандро. И Сандро не уронил себя: сочетая угрозы и дипломатию, свёл набег почти что к гостеванию с выпивкой и закуской. Но вот чего он не смог, так это предотвратить грабёж: слишком уж силы были неравные. И когда меньшевики увели четырёх из пяти быков табачника, Сандро очень жалел табачника, понимая, что с одним быком ему уже не поддержать своего хозяйства. Бессмысленно иметь одного быка, к тому ж Сандро как раз был должен одному человеку быка. И для того чтобы поддержать свою честь (а возврат долга — дело чести), а также сообразуясь с жёсткой исторической реальностью, последнего быка Сандро увёл с собой. Пообещав, правда, несчастному табачнику всемерную помощь во всем остальном и впоследствии сдержав своё слово («Сандро из Чегема»).
Дядя Сандро вообще всегда старался жить в ладу с духом и законами своего времени, хотя бы внешне. В отличие от своего отца, старого Хабуга, позволявшего себе открыто презирать новые власти и порядки. Когда-то совсем молодым человеком выбрал Хабуг в горах место, ставшее впоследствии селом Чегем, поставил дом, наплодил детей, развёл хозяйство и был в старости самым уважаемым и авторитетным человеком в селе. Появление колхозов старый Хабуг воспринял как разрушение самих основ крестьянской жизни, — перестав быть хозяином на своей земле, крестьянин терял причастность к тайне плодородия земли, то есть к великому таинству творчества жизни. И тем не менее мудрый Хабуг вступил в колхоз — высшим своим долгом он считал сохранение рода. В любых условиях. Даже если власть захватили городские недоумки («Рассказ мула старого Хабуга», «История молельного дерева»). Или откровенные разбойники вроде Большеусова (Сталина). А именно в качестве грабителя предстал однажды перед дядей Сандро в его детстве молодой экспроприатор Сталин. Ограбив пароход, а затем уходя с награбленным от погони, убив всех свидетелей, а заодно и своих соратников, Сталин вдруг наткнулся на мальчика, пасшего скот. Оставлять в живых свидетеля, даже такого маленького, было опасно, но у Сталина не было времени. Торопился очень. «Скажешь обо мне — убью», — пригрозил он мальчику. Дядя Сандро помнил этот эпизод всю жизнь. Но оказалось, что и у Сталина была хорошая память. Когда Сандро, уже известный танцовщик в ансамбле Платона Панцулая, танцевал с ансамблем во время ночного пиршества вождей и оказался перед самым великим и любимым вождём, тот, вдруг помрачнев, спросил: «А где я мог тебя видеть, джигит?» И пауза, потом последовавшая, была, может быть, самым страшным моментом в жизни дяди Сандро. Но он нашёлся: «Нас в кино снимали, товарищ Сталин» («Пиры Валтасара»). И во второй раз, когда вождь выехал на рыбалку, то есть сидел на бережку и смотрел, как специально обученный для этого дядя Сандро взрывчаткой глушил для него в ручье форель, он снова озаботился вопросом: «Где я мог тебя видеть?» — «Мы танцевали перед Вами». — «А раньше?» — «В кино». И снова Сталин успокоился. Даже подарил дяде Сандро тёплые кремлёвские кальсоны. И вообще, по мнению дяди Сандро, та рыбалка, возможно, сыграла решающую роль в судьбе его народа: почувствовав симпатию к этому абхазцу, Сталин решил отменить депортацию этой нации, хотя уже стояли наготове составы на станциях Эшеры и Келасури («Дядя Сандро и его любимец»).
Но не только со Сталиным пересекались пути дяди. Помогал дядя Сандро в охоте и Троцкому. Был в любимцах Нестора Лакобы, а ещё до революции встречался однажды с принцем Ольденбургским. Принц, вдохновлённый примером Петра Первого, решил создать в Гагре живую модель идеального монархического государства, заводя мастерские, культивируя особый стиль человеческих взаимоотношений, украшая здешние места парками, прудами, лебедями и прочим. Как раз пропавшего лебедя и доставил Сандро принцу, и по этому поводу была у них беседа, и принц подарил дяде Сандро цейсовский бинокль («Принц Ольденбургский»). Бинокль этот сыграл большую роль в жизни дяди Сандро. Помог разглядеть сущность новой власти и как бы заранее выработать необходимые в условиях грядущей жизни модели поведения. С помощью этого бинокля дядя разведал тайну строившегося в селе на реке Кодор деревянного броневика, грозного оружия меньшевиков в предстоящих боях с большевиками. И когда Сандро ночью добрался до большевиков, чтобы рассказать комиссару о тайне меньшевиков и дать совет, как противостоять грозному оружию, комиссар, вместо того чтобы с вниманием и благодарностью выслушать и учесть сказанное дядей Сандро, вдруг выхватил пистолет. И ведь из-за полной ерунды — плётка, которой дядя Сандро похлопывал себя по голенищу, не понравилась. Сандро вынужден был спасать свою жизнь бегством. Из чего он сделал верное заключение: что власть будет, во-первых, крутая (чуть что, сразу за пистолет), а во-вторых, дурная, то есть умными советами пренебрегающая («Битва на Кодоре»),
И ещё дядя Сандро понял, что инициатива в новой жизни наказуема, и потому, став колхозником, на общественных работах особенно себя не измождал. Он предпочитал проявлять другие свои таланты — балагура, рассказчика, отчасти — авантюриста. Когда обнаружилось, что старый грецкий орех, молельное дерево в их селе, издаёт при ударе странный звук, отчасти напоминающий слово «кумхоз» и тем самым как бы намекающий на неизбежность вступления в колхозы, то в качестве хранителя и отчасти гида при этом историко-природном феномене оказался не кто иной, как Сандро. И именно это дерево сыграло и печальную и полезную роль в его судьбе: когда местные комсомольцы в антирелигиозном порыве сожгли дерево, из него выпал скелет неизвестного человека. Тут же возникло предположение, что это обгоревший труп недавно исчезнувшего с деньгами бухгалтера и что убил его Сандро. Сандро отвезли в город и посадили в тюрьму. В тюрьме он держался достойно, а бухгалтера вскоре нашли живым и невредимым. Но во время заключения дядя встретился с навешавшим райцентр Нестором Лакобой, тогдашним руководителем Абхазии. Во время застолья, сопровождавшего эту встречу, Сандро блеснул своими талантами танцора. И восхищённый Лакоба взялся устроить его в знаменитый ансамбль песни и пляски Платона Панцулая. Дядя Сандро переехал в Мухус («История молельного дерева»). Однажды он вызвал отца на совет, покупать ему, теснившемуся с дочкой и женой в коммунальной квартире, или не покупать предложенный властями прекрасный дом с садом. Дело в том, что это был дом репрессированных. Старый Хабуг был возмущён этической глухотой сына. «В старые времена, когда убивали кровника, тело привозили к родственникам, не тронув на его одежде и вещах ни пуговицы; а теперь убивают невинных, а вещи бессовестно делят между собой. Если пойдёшь на это, в дом свой больше не пущу. Лучше тебе вообще уехать из города, раз уж такая здесь пошла жизнь. Притворись больным, и тебя отпустят из ансамбля», — сказал тогда старый Хабуг сыну («Рассказ мула старого Хабуга»).
Так дядя Сандро вернулся в село и продолжил свою деревенскую жизнь и, воспитание красавицы дочки Тали, любимицы семьи и всего Чегема. Единственное, что могло не понравиться родственникам и односельчанам, — это ухаживания полукровки Баграта из соседнего села. Не о таком женихе для Тали мечтал дед. И вот в день, который должен был стать триумфальным и для самой Тали, и для всего её семейства, — в день, когда она победила на соревнованиях сборщиц табака, как раз за несколько минут перед торжественной церемонией награждения её патефоном, девушка отлучилась на минутку (переодеться) и исчезла. И всем стало ясно — бежала с Багратом. Односельчане ринулись в погоню. Целую ночь длились поиски, и к утру, когда следы беглецов были обнаружены, старый охотник Тендел обследовал поляну, на которой останавливались влюблённые, и провозгласил: «Мы собирались пролить кровь похитителя нашей девочки, но не её мужа». — «Успел?» — спросили у него. «Ещё как». И преследователи со спокойной совестью вернулись в село. Хабуг вычеркнул из сердца стою любимицу. Но через год к их двору подскакал всадник из села, где жили теперь Баграт и Тали, дважды выстрелил в воздух и выкрикнул: «Наша Тали двух мальчиков родила». И Хабуг начал думать, чем помочь любимой внучке. («Тали — чудо Чегема»),
Впрочем, надо признать, что в девочке сказалась кровь её родителей, ибо история женитьбы дяди Сандро была не менее причудлива. Друг дяди Сандро и князь Аслан попросил помочь ему в похищении невесты. Сандро, естественно, согласился. Но когда он познакомился с избранницей Аслана Катей и провёл с ней некоторое время, он почувствовал себя влюблённым. И девушка — тоже. О том, чтобы во всем признаться Аслану, Сандро даже мысли не допускал. Законы дружбы святы. Но и девушку отпускать было нельзя. Тем более что она верила Сандро, сказавшему, что он что-нибудь придумает. И вот решающая минута приблизилась, а Сандро так ничего и не придумал. Помог случай и вдохновение. Нанятый для умыкания девушки Кати головорез Теймыр притащил к спрятавшимся похитителям не Катю, а её подругу. Перепутал девушек. Но тут же кинулся исправлять ошибку. Таким образом, перед похитителями стояли две молоденькие девушки. Тут Сандро и осенило, он отвёл друга в сторону и спросил, не смущает ли его то, что в жилах Кати течёт эндурская кровь. Князь пришёл в ужас — женитьба на бедной ещё сошла бы ему с рук, и ситуация с мнимым похищением второй девушки могла бы как-то разрядиться, но предстать перед родителями с невестой-эндуркой?! Такого позора они не переживут. «Что делать?» — в отчаянии спросил князь. «Я спасу тебя, — заявил дядя Сандро. — Я женюсь на Кате, а ты бери в жены вторую». Так и поступили. Правда, вскоре дядя Сандро узнал, что в его невесте действительно есть эндурская кровь, но было поздно. Дядя Сандро мужественно перенёс этот удар. А это действительно было ударом. Абхазцы мирно жили с самыми разными нациями — с греками, турками, грузинами, армянами, евреями, русскими и даже с эстонцами, но вот эндурцев они боялись и не любили. И пересилить этого не могли. Эндурцы это такая очень-очень похожая на абхазцев нация — с одним языком, образом жизни, обычаями, но при этом — очень плохая нация. Эндурцы хотят взять власть над всеми настоящими абхазцами. Однажды сам повествователь, попытавшийся оспорить дядю Сандро, утверждавшего, что всю власть в Абхазии захватили эндурцы, решил пройтись по кабинетам одного очень высокого учреждения и посмотреть, кто в этих кабинетах сидит. И в тот момент все увиденные им в кабинетах люди показались его разгорячённому взгляду эндурцами. Очень заразная болезнь, оказывается («Умыкание, или Загадка эндурцев»).
. Ещё в молодости осознав, что власть эта — всерьёз и надолго, дядя Сандро интуитивно выбирал тот стиль жизни, который позволил бы ему прожить свою жизнь в своё удовольствие (жизнь — она важнее политических страстей) и при этом не изменять себе, заветам своих предков. И проделал это с блеском. В какие только ситуации, порой очень и очень двусмысленные, не ставила его жизнь, ни разу дядя Сандро не уронил своего достоинства. Ни когда по заданию Лакобы ночью с пистолетом и закрытым лицом проникал в комнату почтенного старца Логидзе, чтобы выведать у него для новых властей тайну изготовления знаменитых прохладительных напитков Логидзе; ни когда возил в Москву гору «неофициальных посылок-подарков» от ответственных лиц Абхазии более ответственным лицам в Москве. Ни когда добывал для своего непутёвого племянника-писателя (как раз и описавшего жизнь дяди Сандро) нужный документ, который бы уберёг племянника от козней Идеологических Надсмотрщиков и от КГБ. А сделать это было трудно: человек, имевший доступ к нужному документу, наотрез отказался предоставить его, и пришлось дяде Сандро помочь этому человеку в свалившемся вдруг на него горе — разыскивать бесследно исчезнувшего любимого пса. Разумеется, дядя Сандро нашёл пса и получил нужные бумаги. «Где ты нашёл собаку?» — спросил у дяди Сандро племянник, и тот ответил с великолепной небрежностью. «Где спрятал, там и нашёл», — был ответ («Дядя Сандро и конец козлотура»). Не только делом, но и мудрым советом помогал он племяннику: «Можешь писать все, что угодно, но против линии не иди; линию не трогай, они этого очень не любят».
Тайно (и не слишком тайно) презирая умственные способности новой власти — в этом, кстати, он мог и находил единомышленников даже среди представителей правящих в Абхазии слоёв, — дядя Сандро всегда пользовался уважением и расположением этих самых властей. Вообще дядя Сандро умел ладить со всеми — от мудрых чегемских старожилов до откровенных авантюристов и полумафиози. Было нечто в характере дяди Сандро, что роднило его с самыми разными персонажами: и с неукротимым забиякой и острословом, старым чегемцем Колчеруким, и с беспечным гулякой-горожанином, табачником Колей Зархиди, и с абхазским жизнелюбцем-казановой Маратом, и с представляющим в романе высшие эшелоны нынешней власти, сибаритом и лукавым умницей Абесаломоном Нартовичем. И даже с полумафиозным барменом Адгуром, порождением уже нашей позднейшей действительности, который сумел сохранить горские представления о товариществе, гостеприимстве и законах чести. И ещё с несколькими десятками персонажей, соседствующих с дядей Сандро на страницах эпопеи Фазиля Искандера. Иными словами, на страницах этой книги — Абхазия и абхазский характер XX века.
? Оцените пересказ
Мы смотрим на ваши оценки и понимаем, какие пересказы вам нравятся, а какие надо переписать. Пожалуйста, оцените пересказ:
Загрузка...