Анализ произведения Трудно быть богом Стругацких
Честно говоря, я не очень люблю фантастику, в отличие от многих своих друзей. По-моему, скучно читать книги, иной раз отличающиеся только лишь описанием конструкций звездолетов и устройством какого-нибудь бластера, а в остальном очень похожие и однообразные.
Но такие писатели, как Клиффорд Саймак, Рей Брэдбери, братья Стругацкие, пишут все-таки о человеке, а фантастические механизмы, неведомые планеты только помогают разговору о назначении человека, его судьбе и долге.
Моя любимая фантастическая книга — это повесть Аркадия и Бориса Стругацких “Трудно быть богом”. О ней я и хотел бы рассказать.
Начинается повесть мирной сценой. Трое подростков — Анка, Пашка и Антон — играют в лесу. Играют в какую-то странную игру, явно военную и романтическую. Шутливо спорят и препираются: “Между прочим, — говорит Пашка, — у тебя отстрелена правая пятка. Пора бы тебе истечь кровью”. Но ситуация действительно мирная, несмотря на такие разговоры.
И вдруг ребята выходят на “кирпич” — знак, закрывающий проход по старой дороге. И разрушается игра, потому что из-за “кирпича” на них смотрит безжалостная “всамделишная” история: Антон, пройдя по этой дороге, находит скелет фашиста рядом с пулеметом.
Сколько раз я окунался в этот странный мир, прочитав первые строки: “Когда Румата миновал могилу святого Мики — седьмую по счету и последнюю на этой дороге, — было уже совсем темно”. Стругацкие рисуют другую планету, непохожую и в то же время похожую на Землю, только на Землю эпохи средневековья. Здесь еще верят в святого Мику и жуткого волшебного вепря Ы, здесь еще не открыта сферичность планеты и лечат настоем яда белой змеи Ку. Здесь правит королевский двор с истеричным глуповатым властелином, его фаворитами и фаворитками. А среди всего этого — молодой аристократ дон Румата, который на самом деле является одним из наблюдателей-ученых с Земли, тайно собирающих данные и анализирующих обстановку на планете. Как тяжело человеку из будущего погрузиться в такое вот прошлое с его глупостью и грязью, стать там “своим”!
Но еще тяжелее для дона Руматы и многих землян, работавших на этой планете до него, не вмешиваться, смотреть, как мракобесы и просто глупцы преследуют, убивают ученых и поэтов — тех. на кого возлагается вся надежда, тех, кто хранит и развивает мудрость и нравственность народа. А их много в этом королевстве: “сотни несчастных, объявленных вне закона за то, что они умеют и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в невежестве народ”.
Румата все же пытается помочь им. Перед нами проходят и запоминаются доктор Будах, книгочей отец Гаук, удивительный изобретатель отец Кабаний, писатель Киун. Антона-Румату очень удивляет и злит в этих людях их покорность судьбе. “Сущность человека в удивительной способности привыкать ко всему”, — философски замечает доктор Будах. Но Румата не может согласиться с этой покорностью. Он не понимает, почему эти люди не сопротивляются. “Мне никогда не хочется драться”, — говорит Киун. “В том-то и беда”, — бормочет в ответ Румата.
Но, по-моему, Румата не понимает, что в этих людях главное не покорность и слабость, а наоборот, удивительная стойкость и вера в то, что добро и мудрость победят. И как гордо звучат слова загнанного в угол, преследуемого Будаха, когда Румата, говоря как бы от имени Земли, предлагает силой навести порядок, установить справедливость: “Оставь нас и дай нам идти своей дорогой”. Будах верит в будущее, хотя, может быть, и не надеется увидеть его. И в этом он, как мне кажется, морально сильнее Руматы.
Герой из будущего Румата не выдерживает позиции простого наблюдателя, когда понимает, что в стране происходит переворот, что к власти приходят “средневековые фашисты”, угрожающие выжечь в стране все хорошее. Он не может оставаться в стороне, хотя его руководитель говорил ему: “Мы здесь боги, Антон, и должны быть умнее богов из легенд. ”. Но что значит умнее? Холоднее? Беспристрастнее? И в итоге бесчеловечнее?
И вот “бог” вмешивается в дела земные и, вооруженный невиданным на этой планете оружием, идет в бой. Он мстит за свою возлюбленную Киру, за мальчика У но — слугу, ставшего почти другом, за многих чистых и прекрасных людей, убитых на его глазах.
Конечно, этот безрассудный рейд заканчивается поражением Руматы. поражением землянина, взявшего на себя роль бога. Антон-Румата снова на земле и снова встречается с друзьями — повзрослевшей Анкой и Пашкой. Вот он идет навстречу Анке и протягивает ей руки. “На пальцах у него. Но это была не кровь — просто сок земляники”.
Вот и все. Так кончается эта повесть. И, как в каждой настоящей книге, трудно решить окончательно, кто из героев прав в вечном вопросе: нужно ли человеку счастье, которое он не сотворил сам, а получил в дар
. Но прочитав повесть, начинаешь яснее понимать, что эти вопросы каждый должен ставить перед собой и решать. Каждый, кто хочет быть Человеком.
Трудно быть богом. Трудно быть человеком.
28454 человека просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение.
«Эротика текста»: Между свободой воли и попущением зла. Анализ повести «Трудно быть богом»
Братья Стругацкие, вслед за своим учителем Ефремовым, обращались к жанру фантастики как к полю, внутри которого возможна максимальная вариация мысленных социально-философских и этически-дилеммных экспериментов. Concepture публикует статью о произведении братьев Стругацких «Трудно быть богом».
Стругацких можно определить как конструкторов в области социального проектирования. Наследуя устремления левонастроенной советской интеллигенции построить «сверхобщество», состоящее из «сверхлюдей» (вспомним Эру Встретившихся Рук в романе Ефремова «Час быка»), Стругацкие, тем не менее, ставят акцент не на технологических достижениях прогрессировавшего человечества, а на сущности моральных оснований, из которых оно исходит. И в этом отношении Стругацких отличает критическая ирония, причиной которой является отсутствие нравственной эволюции человека. Здесь они продолжают традицию русской классической литературы. Именно синтез традиционного морализаторства и советского инженерно-проектировочного пафоса резко выделяют Стругацких из когорты современников.
Сюжет повести «Трудно быть богом» построен как разворачивающаяся этическая дилемма, завязанная на тематике справедливого устройства общества. Группа исследователей института экспериментальной истории с Земли прилетают на планету, жители которой находятся состоянии позднего Средневековья. Задача исследователей ограничивается чистым наблюдением, исключающим какое-либо вмешательство. Однако мракобесные непотребства, которые они наблюдают, вызывают у прогрессивных землян различные реакции. Коллизия романа возникает именно из несовпадения этих реакиций и идейного противостояния главных героев. Если описывать возникающий конфликт коротко, можно сказать, что технологически развитые исследователи с Земли – это своеобразные боги по отношению к отсталым гуманоидам Арканара, спорящие между собой, имеют ли они право вмешиваться в естественное развитие инопланетной цивилизации.
Как и во многих других своих произвденениях, в этой повести Стругацкие отталкиваются от классической идеи утопии. По сути дела вопрос о природе общественного в их творчестве всегда поставлен ребром: либо социум опирается на моральные ценности, либо он строится по законам безнравственной исторической необходимости, подразумевающей кровопролитие и невиные жертвы. Проблема заключается в том, что общество, основанное на морали – труднодостижимо и менее жизнеспособно; а природосообразное общество – лишено человечности и практически ничем не отличается от животной стаи. В повести «Трудно быть богом» за видимым конфликтом индивида (Руматы) и общества (жителей Арканара) скрываются вечно актуальные социально-этические проблемы. Например, проблема роли насилия в обществе, которое будучи аморальным по своему существу, одновременно с тем является фактором исторического прогресса.
Отношение авторов к тем проблемам, о которых идет речь в книге, можно определить как трагический оптимизм. Главный герой, переживающий не только внешний, но и внутренний конфликт (поскольку он, являясь очевидцем всяких зверств, все же связан политикой невмешательства), в конце концов приходит к определенному (пусть и полуспонтанному) решению – активно бороться против несправедливости (поднять меч против нее). Вывод авторов вполне однозначен – «добро должно быть с кулаками». Это подтверждается двумя эпизодами с главным героем Руматой, которому авторы явно симпатизируют.
Кузнец оживился.
– И я так полагаю, что приспособимся. Я полагаю, главное – никого не трогай, и тебя не тронут, а?
Румата покачал головой.
– Ну нет, – сказал он. – Кто не трогает, тех больше всего и режут.
– И то верно, – вздохнул кузнец. – Да только куда денешься. Один ведь, как перст, да восемь сопляков за штаны держатся. Эх, мать честная, хоть бы моего мастера прирезали! Он у серых в офицерах был. Как вы полагаете, благородный дон, могли его прирезать? Я ему пять золотых задолжал.
– Не знаю, – сказал Румата. – Возможно, и прирезали. Ты лучше вот о чем подумай, кузнец. Ты один, как перст, да таких перстов вас в городе тысяч десять.
– Ну? – сказал кузнец.
– Вот и думай, – сердито сказал Румата и пошел дальше.
– Вздор! – сказал Румата, осаживая жеребца. – Было бы скучно проехать столько миль и ни разу не подраться. Неужели тебе никогда не хочется подраться, Киун? Все разговоры, разговоры.
– Нет, – сказал Киун. – Мне никогда не хочется драться.
– В том-то и беда, – пробормотал Румата, поворачивая жеребца и неторопливо натягивая перчатки.
По здравом размышлении, выясняется, что вариант, который предлагают авторы (деятельная борьба) — наиболее приемлемый из всех. Два других варианта – так или иначе приводят в тупик. Например, вариант «невмешательства» есть синоним попустительства бесчинству зла и насилия. Сам Румата по этому поводу высказывается так: «Мне не нравится, что мы связали себя по рукам и ногам самой постановкой проблемы. Мне не нравится, что она называется Проблемой Бескровного Воздействия. Потому что в моих условиях это научно обоснованное бездействие. Я знаю все ваши возражения! И я знаю теорию. Но здесь нет никаких теорий, здесь типично фашистская практика, здесь звери ежеминутно убивают людей! Здесь все бесполезно. Знаний не хватает, а золото теряет цену, потому что опаздывает».
А вариант непосредственного дарования землянами благ арканарцам грозит лишить последних свободы и самостоятельности. В тексте мы находим следующий отрывок на эту тему, разговор Руматы и Будаха:
– Сделай тогда просто так, чтобы люди получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им – сказал Будах.
– И это не пойдет людям на пользу, – вздохнул Румата, – ибо когда получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.
Поэтому остается единственный вариант, не посягающий на свободу воли, но и не попускающий зла – это вдохновенная борьба. Легкий толчок косной массы, подъем самосознания толпы с целью превращения ее в общество.
Рекомендуем прочесть:
1. А. Скаландис – «Братья Стругацкие».
2. Ю. Черняховская – «Власть и история в политической философии братьев Стругацких».
Анализ произведения Трудно быть богом Стругацких
Трудно быть богом
Люблю Отчизну я, но странною любовью.
Россия, нищая Россия.
В книге «Трудно быть богом» у писателей Стругацких впервые появляется тема прогрессорства, которая пройдёт красной нитью, во всяком случае, сюжетно, через целый ряд их произведений. Прогрессорство как явление в жизни коммунистической Земли и в творчестве братьев Стругацких сразу же вызывает массу вопросов. Герои-прогрессоры стремятся изменить жизнь неизвестной планеты, большинство государств которой находится на уровне феодализма, к лучшему. При этом они опираются на базисную теорию, в которой читатель без труда узнает марксизм-ленинизм с его классической «пятёркой» общественно-экономических формаций: первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм. И здесь сразу возникает ряд вопросов. Во-первых, трудно поверить, что авторы, будучи людьми интеллигентными и начитанными, всерьёз верили в стопроцентную правильность марксистско-ленинских построений. Во-вторых, сама практика жизни, в том числе и жизни Советского Союза, убедительно доказывала, что любая попытка резко изменить жизнь определённого социума с помощью вмешательства извне ни к чему кроме социальных потрясений и деструкции не приводила. Наконец, даже на уровне элементарной житейской логики трудно предположить, что можно заставить историю убыстрить свой ход на несколько порядков и подменить естественную историю народа какой-то другой, пусть даже более правильной. Сам герой это прекрасно понимает и более того, в разговоре Антона-Руматы с высокоучёным доктором Будахом все это ещё раз доказывается с абсолютной очевидностью. После этого разговора сомнений в бессмысленности деятельности прогрессоров вообще не остаётся.
Сами АБС по-видимому очень быстро охладели к идее прогрессорства и убедились в полной её бесперспективности. Проследим эволюцию отношения авторов к прогрессорству. Следующей книгой, в которой поднимается эта тема, является «Обитаемый остров». Но Максим Каммерер находился в принципе в другой ситуации. Он не пытался улучшить судьбу того мира, в который его забросила судьба, опираясь на какие-то правильные или неправильные теоретические представления. Он просто жил в этом мире и после мучительных раздумий выбрал ту сторону, на которую он встанет, и тех людей, с которыми будет бороться. Это был не выбор учёного-теоретика или профессионала, а выбор человека, и уже поэтому он был оправдан. В «Жуке в муравейнике» отношение к прогрессорству у того же Каммерера уже значительно хуже. Фигуры прогрессоров в «Парне из преисподней» выглядят откровенно ходульно и нежизненно, особенно на фоне вполне реального и психологически достоверного Гага. Наконец, в повести, завершающей прогрессорский цикл, «Волны гасят ветер», историк науки Айзек Бромберг просто откровенно издевается над идеей прогрессорства.
Но ведь полная бессмысленность и бесперспективность этой идеи очевидна уже в первых строках «Трудно быть богом». Герой работает на идею, которая порочна изначально, и эта порочность очевидна и герою, и авторам, и читателю. Следовательно, суть проблемы заключается не в этой идее, а совсем в другой. И, действительно, зашифрованный во втором слове смысл произведения обнаруживается без особого труда. Арканар – это, конечно, Россия с её бескрайними болотами, одеялом комариных туч, оврагами, лихорадками и морами. Как тут не вспомнить хрестоматийное: «Заплатова, Дыряева, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова – Неурожайка тож». Авторы прямо цитируют соответствующие строки великого русского поэта. Соответственно, в судьбах Гура Сочинителя, Киуна, алхимика Синды, доктора Будаха прослеживается печальная судьба русской интеллигенции. (В скобках следует заметить, что судьба интеллигенции в России никогда не была особенно печальной. Власть, как правило, ценила интеллигенцию, а уж как ценила и любила интеллигенция сама себя, и как она любила сокрушаться о своей печальной доле. ) Итак, повесть «Трудно быть богом» – это повесть о судьбах русской интеллигенции. Для того чтобы понять это, не надо даже заглядывать в «Комментарии к пройденному» БНС. Это достаточно очевидно. Чего стоит только дело лейб-медиков-отравителей. Господа авторы, но нельзя же так прямо, в лоб?! А как же цензура? Да мы и так всё поняли, когда речь зашла о медике, якобы злоумышлявшем против короля.
Итак, идея проста и очевидна. Имеет место власть, ставящая своей целью истребить науку и культуру, что, конечно, плохо. Имеет место воинствующее мещанство, с охотой обрушившееся на этих же представителей науки и культуры, поскольку в них мещанин всегда подозревает что-то непонятное, а, следовательно, опасное. Тема борьбы с мещанством является сквозной для творчества Стругацких, и об этом мы уже говорили и ещё будем говорить. Другое дело, что материал для рассмотрения данной темы выбран крайне неудачно, и этот материал сопротивляется авторам изо всех сил.
Действие повести разворачивается на фоне более чем классического средневековья. Причем средневековье, представленное на страницах произведения, является типичным в представлениях среднестатистического советского школьника, который почерпнул свои знания об этом периоде истории частично из учебника для пятого класса, частично – из романов Дюма. Единственным исключением является активно педалируемая авторами идея о грязи Средневековья, о чём будет сказано чуть ниже. Это хрестоматийное Средневековье никак не подходит для воплощения темы рассказа о печальных судьбах интеллигенции. Во-первых, третье сословие, то бишь проклинаемое героем мещанство, в эту эпоху в принципе не могло быть важной силой. Во-вторых, что бы ни говорили учебники для пятого класса, но монашество (наверное, и Святой Орден тоже) не было рассадником мракобесия и невежества, а наоборот было опорой грамотности и книжности. В-третьих, именно в силу того, что население в эту эпоху было поголовно неграмотным, к грамотеям и книжникам относились с большим пиететом и уважением. Дон Кондор совершенно прав, упрекая Румату в том, что не следует небрежно обращаться с терминологией. На самом деле это самоупрёк авторов самим себе. Как это у Стругацких получается, совершенно непостижимо, но, тем не менее, получается. Если в повести есть слабые места, то авторы сами подчёркивают их наличие устами кого-нибудь из героев. Неважно, делается это сознательно или неосознанно, но в любом случае это гениально. Сила гения проявляется в его слабостях – мысль не новая, но верная.
Итак, Средневековье никак не подходит для выбранной авторами базовой идеи. Смесь зрелого феодализма и зарождающегося фашизма – это слишком фантастическое сочетание даже для фантастики. Авторы фактически адресуют свой упрёк тупой силе мещанства. Но сюжетно этот упрёк оказывается обращённым к обычному населению средневекового города, что выглядит достаточно нелепо. Смешно упрекать феодального барона в отсутствии современной гигиены, мелкого лавочника – в отсутствии интереса к высокой поэзии, а профессионального вояку – в неграмотности. Упрёки Руматы выглядят откровенно надуманными, а поэтому и сам персонаж постепенно перестаёт вызывать симпатию. Ну чем ему так не понравились разговоры придворных во время церемонии утреннего одевания короля? Абсолютно естественная придворная беседа – обсуждают дуэли, стати лошадей, любовные похождения. Вояки даже пытаются цитировать знаменитого поэта.
Упрёки Руматы Средневековью в том, что оно грязное, выглядят ещё более нелепыми. Да, в своё время для нас явилось своеобразным откровением то, что европейское Средневековье с его высокой поэзией, духовностью, религиозностью, культом Прекрасной Дамы было грязным на бытовом и физиологическом уровне. Первое время эта мысль, конечно, потрясала воображение. Хотя сейчас она является далеко не новой и совершенно очевидно, что условия жизни IX-XIV веков просто не позволяли регулярно совершать омовения. Понятно, что грязь физическая в повести ассоциируется с нечистоплотностью нравственной. Но такая метафора естественна для Гомера или Лонга, но никак не для литературы ХХ века. Все отрицательные герои грязны, вонючи, больны геморроем и уже тем самым вызывают у читателя отвращение. Но, следуя логике повествования, следует предположить, что и герои положительные – барон Пампа, доктор Будах, Гур Сочинитель живут в тех же условиях и вряд ли имеют дома душ, что совершенно справедливо и по отношению к мещаночке Кире. Если уж водопровод не провели во дворец, то вряд ли его установили в мещанских кварталах Арканара? Это претензии сугубо сюжетного ряда, но они неизбежно возникают. В средневековье грязь физиологическая совершенно не синонимична грязи нравственной. Человек может мыться раз в три года и быть великим поэтом, не в этом суть. Беда повести в том, что главным образным решением стало именно неприятие героем грязи физиологической и грязи нравственной, но тут первый и второй слои произведения пришли в явное противоречие.
Выхода из этого противоречия в рамках заданной темы и рамках заданного сюжета нет, поэтому финал повести может быть только трагическим. Если бы не эта трагедия, бессмысленность действий героев стала бы совершенно очевидной, что обесценило бы всё повествование. Поэтому, на мой взгляд, нет смысла спорить, оправдан или неоправдан морально последний кровавый путь Руматы, чем активно занимается критика. Он оправдан сюжетно, поскольку ещё немного и непрофессионализм и очевидная бесперспективность действий героя станет ясна даже читателю, которого интересовал только сюжет. Герои-прогрессоры опираются на изначально неверную установку. Герои-прогрессоры явно не профессиональны. Практически все критики, последователи и подражатели Стругацких легко замечают, что дон Рэба легко переигрывает дона Румату, а вместе с ним и всех прогрессоров в интриге. Профессионал высокой категории дон Румата даже не замечает, что за ним следует шпион, а вот шпион очень профессионально не теряет его в лабиринте закоулков, переулков и пустырей. Такой непрофессионализм может быть оправдан только страшной личной трагедией героя, перед лицом которой мы забудем о его промахах. Поэтому трагический финал – это единственное, что остаётся и автору, и героям.
На уровне сюжета проблема была решена трагическим финалом. Спор критиков о том, является ли поступок Антона-Руматы этически оправданным или неоправданным в какой-то степени является бессмысленным, поскольку он, прежде всего, сюжетно оправдан и, более того, сюжетно единственно возможен. Когда авторы запутываются в отношениях со своим героем, его убийство или его резкий вывод из игры часто является самым лучим и фактически выигрышным ходом. Вспомним знаменитое высказывание В.Г.Белинского о хрестоматийной повести «Отцы и дети»: «Умереть, как Базаров, – всё равно, что совершить великий подвиг». На самом деле, конечно, никакого подвига Базаров не совершает. Напротив, профессиональный врач, не знающий элементарных правил безопасности при вскрытии больного, умершего от холеры, не может вызвать уважение. Ни Базаров, ни Румата Эсторский в действительности профессионалами не являются, что бы там ни говорили авторы. А вот кем они являются, так это выразителями определённой авторской идеологии, что в обоих случаях представляется более важным.
Антон-Румата призван декларировать авторское осуждение мещанства и пропеть гимн интеллигенции, что он и делает в шестой главе повести. Румата искренне восхищается огоньками разума в этом царстве тьмы, предсказывая, что именно им принадлежит будущее. В этих своих рассуждениях, глядя на ночной спящий средневековый город, земной шпион и ируканский дворянин необычайно патетичен: «Но все-таки они были людьми, носителями искры разума. И постоянно то тут, то там вспыхивали и разгорались в их толще огоньки неимоверно далекого и неизбежного будущего. Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно. Они не знали, что в этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего». При этом благородный дон не задумывается, что в прекрасном мире будущего, состоящего только из светочей мудрости и знания, огонь этих светочей погаснет, ибо светильник может светить только во тьме. Гений может быть гением только на фоне талантов, талант может быть талантом на фоне обычных людей, а обычный человек будет не глуп в сравнении с посредственностью. Общество, состоящее только из выдающихся личностей, невозможно по определению. Хотя Румата и моделирует будущую историю Арканара, но ведь даже в этой истории творческая интеллигенция является лишь «ферментом, витамином» в организме общества. Общество-то, похоже, в любом случае остаётся серым и косным. Вернёмся ещё раз к доктрине доктора Будаха. Позволим себе достаточно большую цитату:
«Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта чёткая, геометрически правильная система. Внизу эти крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король. Как всё продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок!»
Будах излагает здесь основы системного подхода, который в нашей стране возник именно в 60-е годы прошлого века в связи с развитием кибернетики. Помнится, меня, читающую эту книгу в начале 80-х, эта мысль весьма поразила. Разумеется, нас тогда воспитывали на идеях совершенно другого идеального общества, но ведь Будаху было возразить совершенно нечего. Румата ничего и не смог ему возразить, несмотря на всю свою эрудированность и знание теории исторических последовательностей.
В книге читателю предложены две концепции общественного устройства и две идеи исторического прогресса. Читатель сам волен выбирать, какую из них он считает более правильной.
В связи с идеей системного подхода, который авторы явно знают и который они прекрасно изложили, кажутся достаточно утопическими их идеи осуждения мещанства. В интерпретации авторов и Антона мещанство – это, прежде всего, народ. Есть народ – тупой, серый и грязный, есть интеллигенция – высоколобая, образованная и смотрящая в будущее. Как бы нам не было неприятно так формулировать проблему, но эта дихотомия выглядит в повести именно так. Интеллигент искренне ненавидит быдло: «Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю. Не жалею, нет, – ненавижу и презираю. Я. Отчетливо вижу, что это мой враг. И ненавижу его не теоретически. А его самого, его личность». Народ платит интеллигенции тем же самым. «Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!» Во всяком случае в России (а что такое Арканар, как не Россия), взаимоотношения интеллигенции и народа всегда выглядели именно таким образом, и это ещё раз будет доказано во «Втором нашествии марсиан».
ne_oleg
Конкретный анализ конкретных обстоятельств
Читал это произведение последний раз, кажется, лет восемь назад. А теперь послушал в формате аудиокниги. Кстати, моя первая полностью прослушанная аудиокнига (около 4 часов). Есть в двух вариантах – в одном текст читает Ярмольник, а в другом – аудиоспектакль, записанный для “Эха Москвы”. Второй вариант более сильный и выложен для скачивания в свободном доступе.
Основная идея книги – тема прогрессоров – очень применима к реальной жизни. Прогрессоры в научно-фантастической литературе — представители высокоразвитых разумных рас, в чьи обязанности входит содействие историческому прогрессу цивилизаций, находящихся на более низком уровне общественного развития. В “Трудно быть богом” вмешательство прогрессоров только усугубляет ситуацию. В итоге возникают все те же вечные вопросы:
– что есть добро и что зло?
– можно ли людей помимо из воли делать “лучше”?
– какими средствами допустимо бороться со злом?
– если Бог существует (а фактически Бог – это и есть идеальный Прогрессор), почему в мире есть зло?
Наиболее сильная часть книги – обсуждение Руматой и доктором Будахом этих вопросов:
– Вы мне льстите. Но что же вы все-таки посоветовали бы
всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогущему, чтобы вы
сказали: вот теперь мир добр и хорош.
Будах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла и сложил
руки на животе. Кира жадно смотрела на него.
– Что ж, – сказал он, – извольте. Я сказал бы всемогущему:
“Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не собираешься делать
людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так просто этого достигнуть!
Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай им кров и одежду. Пусть исчезнут
голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей”.
– И это все? – спросил Румата.
– Вам кажется, что этого мало?
Румата покачал головой.
– Бог ответил бы вам: “Не пойдет это на пользу людям. Ибо сильные
вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему
останутся нищими”.
– Я бы попросил бога оградить слабых, “Вразуми жестоких правителей”,
сказал бы я.
– Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу,
и другие жестокие заменят их.
Будах перестал улыбаться.
– Накажи жестоких, – твердо сказал он, – чтобы неповадно было сильным
проявлять жестокость к слабым.
– Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда нет вокруг
никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие из сильных, их место
займут сильные из слабых. Тоже жестокие. Так придется карать всех, а я не
хочу этого.
– Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы люди
получили все и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.
– И это не пойдет людям на пользу, – вздохнул Румата, – ибо когда
получат они все даром, без трудов, из рук моих, то забудут труд, потеряют
вкус к жизни и обратятся в моих домашних животных, которых я вынужден буду
впредь кормить и одевать вечно.
Не давай им всего сразу! – горячо сказал Будах. – Давай понемногу,
постепенно!
– Постепенно люди и сами возьмут все, что им понадобится.
Будах неловко засмеялся.
– Да, я вижу, это не так просто, – сказал он. – Я как-то не думал
раньше о таких вещах. Кажется, мы с вами перебрали все. Впрочем, – он
подался вперед, – есть еще одна возможность. Сделай так, чтобы больше
всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным
смыслом их жизни!
Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата. Массовая
гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех
экваториальных спутниках.
– Я мог бы сделать и это, – сказал он. – Но стоит ли лишать
человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не
будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и
создать на его месте новое?
Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За окном снова
тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:
– Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более
совершенными. или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой.
– Сердце мое полно жалости, – медленно сказал Румата. – Я не могу
этого сделать.
Интересная статья о разных трактовках произведения в Википедии.
Анализ произведения Трудно быть богом Стругацких
Трудно быть богом
Люблю Отчизну я, но странною любовью.
Россия, нищая Россия.
В книге «Трудно быть богом» у писателей Стругацких впервые появляется тема прогрессорства, которая пройдёт красной нитью, во всяком случае, сюжетно, через целый ряд их произведений. Прогрессорство как явление в жизни коммунистической Земли и в творчестве братьев Стругацких сразу же вызывает массу вопросов. Герои-прогрессоры стремятся изменить жизнь неизвестной планеты, большинство государств которой находится на уровне феодализма, к лучшему. При этом они опираются на базисную теорию, в которой читатель без труда узнает марксизм-ленинизм с его классической «пятёркой» общественно-экономических формаций: первобытно-общинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм. И здесь сразу возникает ряд вопросов. Во-первых, трудно поверить, что авторы, будучи людьми интеллигентными и начитанными, всерьёз верили в стопроцентную правильность марксистско-ленинских построений. Во-вторых, сама практика жизни, в том числе и жизни Советского Союза, убедительно доказывала, что любая попытка резко изменить жизнь определённого социума с помощью вмешательства извне ни к чему кроме социальных потрясений и деструкции не приводила. Наконец, даже на уровне элементарной житейской логики трудно предположить, что можно заставить историю убыстрить свой ход на несколько порядков и подменить естественную историю народа какой-то другой, пусть даже более правильной. Сам герой это прекрасно понимает и более того, в разговоре Антона-Руматы с высокоучёным доктором Будахом все это ещё раз доказывается с абсолютной очевидностью. После этого разговора сомнений в бессмысленности деятельности прогрессоров вообще не остаётся.
Сами АБС по-видимому очень быстро охладели к идее прогрессорства и убедились в полной её бесперспективности. Проследим эволюцию отношения авторов к прогрессорству. Следующей книгой, в которой поднимается эта тема, является «Обитаемый остров». Но Максим Каммерер находился в принципе в другой ситуации. Он не пытался улучшить судьбу того мира, в который его забросила судьба, опираясь на какие-то правильные или неправильные теоретические представления. Он просто жил в этом мире и после мучительных раздумий выбрал ту сторону, на которую он встанет, и тех людей, с которыми будет бороться. Это был не выбор учёного-теоретика или профессионала, а выбор человека, и уже поэтому он был оправдан. В «Жуке в муравейнике» отношение к прогрессорству у того же Каммерера уже значительно хуже. Фигуры прогрессоров в «Парне из преисподней» выглядят откровенно ходульно и нежизненно, особенно на фоне вполне реального и психологически достоверного Гага. Наконец, в повести, завершающей прогрессорский цикл, «Волны гасят ветер», историк науки Айзек Бромберг просто откровенно издевается над идеей прогрессорства.
Но ведь полная бессмысленность и бесперспективность этой идеи очевидна уже в первых строках «Трудно быть богом». Герой работает на идею, которая порочна изначально, и эта порочность очевидна и герою, и авторам, и читателю. Следовательно, суть проблемы заключается не в этой идее, а совсем в другой. И, действительно, зашифрованный во втором слове смысл произведения обнаруживается без особого труда. Арканар – это, конечно, Россия с её бескрайними болотами, одеялом комариных туч, оврагами, лихорадками и морами. Как тут не вспомнить хрестоматийное: «Заплатова, Дыряева, Разутова, Знобишина, Горелова, Неелова – Неурожайка тож». Авторы прямо цитируют соответствующие строки великого русского поэта. Соответственно, в судьбах Гура Сочинителя, Киуна, алхимика Синды, доктора Будаха прослеживается печальная судьба русской интеллигенции. (В скобках следует заметить, что судьба интеллигенции в России никогда не была особенно печальной. Власть, как правило, ценила интеллигенцию, а уж как ценила и любила интеллигенция сама себя, и как она любила сокрушаться о своей печальной доле. ) Итак, повесть «Трудно быть богом» – это повесть о судьбах русской интеллигенции. Для того чтобы понять это, не надо даже заглядывать в «Комментарии к пройденному» БНС. Это достаточно очевидно. Чего стоит только дело лейб-медиков-отравителей. Господа авторы, но нельзя же так прямо, в лоб?! А как же цензура? Да мы и так всё поняли, когда речь зашла о медике, якобы злоумышлявшем против короля.
Итак, идея проста и очевидна. Имеет место власть, ставящая своей целью истребить науку и культуру, что, конечно, плохо. Имеет место воинствующее мещанство, с охотой обрушившееся на этих же представителей науки и культуры, поскольку в них мещанин всегда подозревает что-то непонятное, а, следовательно, опасное. Тема борьбы с мещанством является сквозной для творчества Стругацких, и об этом мы уже говорили и ещё будем говорить. Другое дело, что материал для рассмотрения данной темы выбран крайне неудачно, и этот материал сопротивляется авторам изо всех сил.
Действие повести разворачивается на фоне более чем классического средневековья. Причем средневековье, представленное на страницах произведения, является типичным в представлениях среднестатистического советского школьника, который почерпнул свои знания об этом периоде истории частично из учебника для пятого класса, частично – из романов Дюма. Единственным исключением является активно педалируемая авторами идея о грязи Средневековья, о чём будет сказано чуть ниже. Это хрестоматийное Средневековье никак не подходит для воплощения темы рассказа о печальных судьбах интеллигенции. Во-первых, третье сословие, то бишь проклинаемое героем мещанство, в эту эпоху в принципе не могло быть важной силой. Во-вторых, что бы ни говорили учебники для пятого класса, но монашество (наверное, и Святой Орден тоже) не было рассадником мракобесия и невежества, а наоборот было опорой грамотности и книжности. В-третьих, именно в силу того, что население в эту эпоху было поголовно неграмотным, к грамотеям и книжникам относились с большим пиететом и уважением. Дон Кондор совершенно прав, упрекая Румату в том, что не следует небрежно обращаться с терминологией. На самом деле это самоупрёк авторов самим себе. Как это у Стругацких получается, совершенно непостижимо, но, тем не менее, получается. Если в повести есть слабые места, то авторы сами подчёркивают их наличие устами кого-нибудь из героев. Неважно, делается это сознательно или неосознанно, но в любом случае это гениально. Сила гения проявляется в его слабостях – мысль не новая, но верная.
Итак, Средневековье никак не подходит для выбранной авторами базовой идеи. Смесь зрелого феодализма и зарождающегося фашизма – это слишком фантастическое сочетание даже для фантастики. Авторы фактически адресуют свой упрёк тупой силе мещанства. Но сюжетно этот упрёк оказывается обращённым к обычному населению средневекового города, что выглядит достаточно нелепо. Смешно упрекать феодального барона в отсутствии современной гигиены, мелкого лавочника – в отсутствии интереса к высокой поэзии, а профессионального вояку – в неграмотности. Упрёки Руматы выглядят откровенно надуманными, а поэтому и сам персонаж постепенно перестаёт вызывать симпатию. Ну чем ему так не понравились разговоры придворных во время церемонии утреннего одевания короля? Абсолютно естественная придворная беседа – обсуждают дуэли, стати лошадей, любовные похождения. Вояки даже пытаются цитировать знаменитого поэта.
Упрёки Руматы Средневековью в том, что оно грязное, выглядят ещё более нелепыми. Да, в своё время для нас явилось своеобразным откровением то, что европейское Средневековье с его высокой поэзией, духовностью, религиозностью, культом Прекрасной Дамы было грязным на бытовом и физиологическом уровне. Первое время эта мысль, конечно, потрясала воображение. Хотя сейчас она является далеко не новой и совершенно очевидно, что условия жизни IX-XIV веков просто не позволяли регулярно совершать омовения. Понятно, что грязь физическая в повести ассоциируется с нечистоплотностью нравственной. Но такая метафора естественна для Гомера или Лонга, но никак не для литературы ХХ века. Все отрицательные герои грязны, вонючи, больны геморроем и уже тем самым вызывают у читателя отвращение. Но, следуя логике повествования, следует предположить, что и герои положительные – барон Пампа, доктор Будах, Гур Сочинитель живут в тех же условиях и вряд ли имеют дома душ, что совершенно справедливо и по отношению к мещаночке Кире. Если уж водопровод не провели во дворец, то вряд ли его установили в мещанских кварталах Арканара? Это претензии сугубо сюжетного ряда, но они неизбежно возникают. В средневековье грязь физиологическая совершенно не синонимична грязи нравственной. Человек может мыться раз в три года и быть великим поэтом, не в этом суть. Беда повести в том, что главным образным решением стало именно неприятие героем грязи физиологической и грязи нравственной, но тут первый и второй слои произведения пришли в явное противоречие.
Выхода из этого противоречия в рамках заданной темы и рамках заданного сюжета нет, поэтому финал повести может быть только трагическим. Если бы не эта трагедия, бессмысленность действий героев стала бы совершенно очевидной, что обесценило бы всё повествование. Поэтому, на мой взгляд, нет смысла спорить, оправдан или неоправдан морально последний кровавый путь Руматы, чем активно занимается критика. Он оправдан сюжетно, поскольку ещё немного и непрофессионализм и очевидная бесперспективность действий героя станет ясна даже читателю, которого интересовал только сюжет. Герои-прогрессоры опираются на изначально неверную установку. Герои-прогрессоры явно не профессиональны. Практически все критики, последователи и подражатели Стругацких легко замечают, что дон Рэба легко переигрывает дона Румату, а вместе с ним и всех прогрессоров в интриге. Профессионал высокой категории дон Румата даже не замечает, что за ним следует шпион, а вот шпион очень профессионально не теряет его в лабиринте закоулков, переулков и пустырей. Такой непрофессионализм может быть оправдан только страшной личной трагедией героя, перед лицом которой мы забудем о его промахах. Поэтому трагический финал – это единственное, что остаётся и автору, и героям.
На уровне сюжета проблема была решена трагическим финалом. Спор критиков о том, является ли поступок Антона-Руматы этически оправданным или неоправданным в какой-то степени является бессмысленным, поскольку он, прежде всего, сюжетно оправдан и, более того, сюжетно единственно возможен. Когда авторы запутываются в отношениях со своим героем, его убийство или его резкий вывод из игры часто является самым лучим и фактически выигрышным ходом. Вспомним знаменитое высказывание В.Г.Белинского о хрестоматийной повести «Отцы и дети»: «Умереть, как Базаров, – всё равно, что совершить великий подвиг». На самом деле, конечно, никакого подвига Базаров не совершает. Напротив, профессиональный врач, не знающий элементарных правил безопасности при вскрытии больного, умершего от холеры, не может вызвать уважение. Ни Базаров, ни Румата Эсторский в действительности профессионалами не являются, что бы там ни говорили авторы. А вот кем они являются, так это выразителями определённой авторской идеологии, что в обоих случаях представляется более важным.
Антон-Румата призван декларировать авторское осуждение мещанства и пропеть гимн интеллигенции, что он и делает в шестой главе повести. Румата искренне восхищается огоньками разума в этом царстве тьмы, предсказывая, что именно им принадлежит будущее. В этих своих рассуждениях, глядя на ночной спящий средневековый город, земной шпион и ируканский дворянин необычайно патетичен: «Но все-таки они были людьми, носителями искры разума. И постоянно то тут, то там вспыхивали и разгорались в их толще огоньки неимоверно далекого и неизбежного будущего. Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно. Они не знали, что в этом мире страшных призраков прошлого они являются единственной реальностью будущего». При этом благородный дон не задумывается, что в прекрасном мире будущего, состоящего только из светочей мудрости и знания, огонь этих светочей погаснет, ибо светильник может светить только во тьме. Гений может быть гением только на фоне талантов, талант может быть талантом на фоне обычных людей, а обычный человек будет не глуп в сравнении с посредственностью. Общество, состоящее только из выдающихся личностей, невозможно по определению. Хотя Румата и моделирует будущую историю Арканара, но ведь даже в этой истории творческая интеллигенция является лишь «ферментом, витамином» в организме общества. Общество-то, похоже, в любом случае остаётся серым и косным. Вернёмся ещё раз к доктрине доктора Будаха. Позволим себе достаточно большую цитату:
«Мы не знаем законов совершенства, но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта чёткая, геометрически правильная система. Внизу эти крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король. Как всё продумано, какая устойчивость, какой гармонический порядок!»
Будах излагает здесь основы системного подхода, который в нашей стране возник именно в 60-е годы прошлого века в связи с развитием кибернетики. Помнится, меня, читающую эту книгу в начале 80-х, эта мысль весьма поразила. Разумеется, нас тогда воспитывали на идеях совершенно другого идеального общества, но ведь Будаху было возразить совершенно нечего. Румата ничего и не смог ему возразить, несмотря на всю свою эрудированность и знание теории исторических последовательностей.
В книге читателю предложены две концепции общественного устройства и две идеи исторического прогресса. Читатель сам волен выбирать, какую из них он считает более правильной.
В связи с идеей системного подхода, который авторы явно знают и который они прекрасно изложили, кажутся достаточно утопическими их идеи осуждения мещанства. В интерпретации авторов и Антона мещанство – это, прежде всего, народ. Есть народ – тупой, серый и грязный, есть интеллигенция – высоколобая, образованная и смотрящая в будущее. Как бы нам не было неприятно так формулировать проблему, но эта дихотомия выглядит в повести именно так. Интеллигент искренне ненавидит быдло: «Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю. Не жалею, нет, – ненавижу и презираю. Я. Отчетливо вижу, что это мой враг. И ненавижу его не теоретически. А его самого, его личность». Народ платит интеллигенции тем же самым. «Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!» Во всяком случае в России (а что такое Арканар, как не Россия), взаимоотношения интеллигенции и народа всегда выглядели именно таким образом, и это ещё раз будет доказано во «Втором нашествии марсиан».
Жанровая специфика романа А. И Б. Стругацких «Трудно быть богом» Текст научной статьи по специальности « Языкознание и литературоведение»
Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Козьмина Елена Юрьевна
В статье проводится сопоставление фантастического романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» с жанровым инвариантом классического исторического романа . Делается вывод о том, что роман Стругацких принадлежит к особой разновидности жанра исторического романа – фантастическому историческому роману.
Похожие темы научных работ по языкознанию и литературоведению , автор научной работы — Козьмина Елена Юрьевна
Genre particularity of the brothers A. and B. Strugatsky’ novel “Hard to Be a God”
The author compares A. and B. Strugatsky ‘ fantastic novel “Hard to Be a God” with the genre invariant of the >historical novel . A conclusion is drawn that the novel belongs to a special kind of the genre of historical novel – fantastic historical novel .
Текст научной работы на тему «Жанровая специфика романа А. И Б. Стругацких «Трудно быть богом»»
ЖАНРОВАЯ СПЕЦИФИКА РОМАНА А. И Б. СТРУГАЦКИХ «ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ»
В статье проводится сопоставление фантастического романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» с жанровым инвариантом классического исторического романа. Делается вывод о том, что роман Стругацких принадлежит к особой разновидности жанра исторического романа – фантастическому историческому роману.
Ключевые слова: Стругацкие, жанровый инвариант, исторический роман, фантастический роман.
Жанр романа «Трудно быть богом» практически не обсуждался в специальной литературе. Сами авторы назвали свое произведение романом, так же обозначает жанр «Трудно быть богом» Е.М. Неелов1, а А.А. Урбан и С. Переслегин называют произведение повестью2. Уточнения – какой именно тип романа или повести – в работах нам не встретилось.
Представляется, что интересующее нас произведение относится к жанру фантастического исторического романа. Собственно, задача статьи – доказать это положение, попутно отметив отличия фантастического и нефантастического вариантов исторического романа.
Чтобы доказательство было обоснованным и убедительным, необходимо сравнить «Трудно быть богом» с описанным в книге В.Я. Малкиной3 инвариантом классического исторического романа, а при сопоставлении отметить те особенности, которые возникли в силу того, что роман «Трудно быть богом» является фантастическим.
© Козьмина Е.Ю., 2012
Жанровая специфика романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»
Такое сопоставление фантастического произведения с инвариантом классического исторического романа кажется вполне обоснованным. Как заметил Г.И. Гуревич, «сплошь и рядом области фантастики ближе к смежной нефантастической литературе, чем друг к другу»4.
Главной особенностью исторического романа В.Я. Малкина считает сочетание историзма и «готического антропологизма». Под историзмом исследовательница, следуя за М.Г. Стеблин-Ка-менским, понимает «гипотезу нетождества», т. е. «предположение, что психология средневекового человека нетождественна психологии современного человека. То есть историзм появляется не тогда, когда замечается разница в образе жизни, быте и т. п., а тогда, когда осознаются отличия в человеческой психологии»5. Историзм в интересующем нас типе романа сочетается с «готическим антропологизмом», т. е. с изображением не только средневекового колорита, но и «этического конфликта и нравственной проблематики».
Другая особенность инварианта исторического романа прослеживается в речевой структуре произведения; здесь должно быть «соединение точек зрения различных эпох» и «присутствие исторической справки»6 как специальной композиционно-речевой формы.
На уровне сюжетной организации для исторического романа характерны авантюрность, испытание героя, «соединение тем “войны и любви”», и все это – на фоне кризисной исторической эпохи.
В системе персонажей исторического романа прослеживаются «связь судьбы и позиции главного героя с меняющейся исторической ситуацией; наличие персонажей, противопоставленных друг другу, в качестве представителей разных социально-исторических и культурно-исторических сил»7.
Обратимся к роману «Трудно быть богом». Его действие происходит, как и в любом историческом романе, в переломное, кризисное время, время смены власти, государственного переворота, прихода к власти Святого Ордена. В «Трудно быть богом» это еще и условие для испытания теории, которую персонажи называют Проблемой Бескровного Вмешательства. Таким образом решается задача фантастического исторического произведения, которая не ставится нефантастическим вариантом жанра, – определение меры вмешательства в историю.
Проблема Бескровного Вмешательства дискутируется героями анализируемого романа: «Дон Румата горестно усмехнулся. -А пока мы будем выжидать да нацеливаться, звери ежедневно, ежеминутно будут уничтожать людей. – Антон, – сказал дон Кон-
дор. – Во Вселенной тысячи планет, куда мы еще не пришли и где история идет своим чередом. – Но сюда-то мы уже пришли! – Да, пришли. Но для того, чтобы помочь этому человечеству, а не для того, чтобы утолять свой справедливый гнев»8 [С. 32].
Несогласие дона Руматы с Базисной теорией феодализма и Проблемой Бескровного Вмешательства выражено не только в сюжете и диалогах героев, но и прослеживается в конструировании особых частей повествования. Так, например, во фрагменте размышлений героя во время ночного дежурства, который мы можем определить как несобственно-прямую речь со сближающимися в ней голосами дона Руматы и повествователя, где в то же время в голосе Руматы выделяются обозначаемые кавычками «чужие» мысли, принадлежащие обобщенному образу землянина-коммунара: «С огромной силой он вдруг почувствовал, что никакой он не бог, сберегающий ладонями светлячков разума, а брат, помогающий брату, сын, спасающий отца. “Я убью дона Рэбу”. – “За что?” – “Он убивает моих братьев”. – “Он не ведает, что творит”. – “Он убивает будущее”. – “Он не виноват, он сын своего века”. – “То есть он не знает, что он виноват? Но мало ли чего он не знает? Я, я знаю, что он виноват. “» [С. 106]. Кавычки при оформлении собственной и чужой речи подчеркивают противоположность голосов Руматы и землян-коммунаров друг другу.
Для исторического времени – основного типа времени в историческом романе – свойственны категории случая и необходимости, которые позволяют связать между собой волю героя и уже осуществившиеся исторические события9. В романе «Трудно быть богом» особое соотношение этих категорий. Как таковой исторической необходимости в романе нет, здесь изображена история не земная, а инопланетная, а герои не возвращаются в прошлое, а лишь оценивают инопланетное настоящее с точки зрения земного прошлого и будущего. Роль исторической необходимости играет Базовая теория феодализма, которая подвергается в романе экспериментальной проверке. С точки зрения героя – дона Руматы – реальность, в которой он оказывается, не соответствует Базовой теории, и это несоответствие особенно ярко выражено в сопоставлении придумываемых Руматой страниц учебника по истории для арканарских детей будущего и картин реальной жизни Арканара: «”.В конце года Воды – такой-то год по новому летосчислению – центробежные процессы в древней Империи стали значимыми. Воспользовавшись этим, Святой Орден, представлявший, по сути, интересы наиболее реакционных групп феодального
Жанровая специфика романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»
общества, которые любыми средствами стремились приостановить диссипацию. ” А как пахли горящие трупы на столбах, вы знаете? А вы видели когда-нибудь голую женщину со вспоротым животом, лежащую в уличной пыли? А вы видели города, в которых люди молчат, а кричат только вороны? Вы, еще не родившиеся мальчики и девочки, перед учебным стереовизором в школах Арканарской Коммунистической Республики?» [С. 124]. После государственного переворота, осуществленного доном Рэбой, дон Румата иронически заявляет: «В полном соответствии с базисной теорией феодализма. это самое заурядное выступление горожан против баронства. вылилось в провокационную интригу Святого Ордена и привело к превращению Арканара в базу феодально-фашистской агрессии. Последствия этого для Запроливья, а затем и для всей Империи я просто боюсь себе представить. Во всяком случае, вся двадцатилетняя работа в пределах Империи пошла насмарку» [С. 154-155].
Как любое фантастическое произведение ХХ в., роман «Трудно быть богом» экспериментален. Эксперименту подвергается теория исторического развития, сама история, а главное – человек в этой истории. Антон-Румата говорит: «Это Эксперимент надо мной, а не над ними» [С. 127]. Испытание, которому подвергается землянин-коммунар в Арканаре, формулирует дон Кондор: «Вот что самое страшное – войти в роль. В каждом из нас благородный подонок борется с коммунаром. И все вокруг помогает подонку, а коммунар один-одинешенек – до Земли тысяча лет и тысяча парсеков» [С. 32-33]. «Вхождение» в роль «благородного подонка» происходит систематически и изображается в отношении не только Руматы, но и других персонажей-землян. Уже в эпизоде встречи Руматы с Пашкой (доном Гугом) и Александром Васильевичем (доном Кондором) герой отмечает независимый от его воли автоматизм исполнения роли, которую он играет на планете: «Румата вскочил, едва не опрокинув скамью. Он готов был броситься, обнять, расцеловать его в обе щеки, но ноги, следуя этикету, сами собой согнулись в коленях, шпоры торжественно звякнули, правая рука описала широкий полукруг от сердца и в сторону, а голова нагнулась так, что подбородок утонул в пенно-кружевных брыжах» [С. 29-30]. То же происходит и с Пашкой, и с Александром Васильевичем: «И снова Румата сделал движение броситься и обнять, потому что это же был Пашка, но дон Гуг вдруг подобрался, на толстощекой физиономии появилась сладкая приторность, он слегка согнулся в поясе, прижал шляпу к груди и вытянул губы дудкой.
Румата вскользь поглядел на Александра Васильевича. Александр Васильевич исчез. На скамье сидел Генеральный судья и Хранитель больших печатей – раздвинув ноги, уперев левую руку в бок, а правой держась за эфес золоченого меча» [С. 34]. Следующий важный сюжетный эпизод испытания – попойка с бароном Пампой, во время которой Румата выходит из всех рамок: «Он не мог стать Руматой Эсторским. Но он больше не был и коммунаром. У него больше не было обязанностей перед Экспериментом. Его заботили только обязанности перед самим собой» [С. 81]. Другой эпизод испытания – приход к Кире, во время которого Румата ощутил себя «наглым и подлым хамом голубых кровей» [С. 82]. Завершается испытание после смерти Киры «средневековым зверством» дона Руматы.
Тем не менее это лишь одна из граней испытания героя в романе. В условиях реальной жизни в феодальном Арканаре проверяется личная причастность героя либо к той жизни, которая его окружает, либо к жизни Земли и ее гуманистическим установкам. Сюжет романа выстроен как цепь все усложняющихся испытаний героя на эту причастность. Характерно, что при всем неприятии Руматой истории Арканара он совершает побоище лишь тогда, когда укореняется в Арканаре, обретает семью (Кира), дружескую привязанность к мальчику Уно и барону Пампе, т. е. личную и кровную причастность к жизни Арканара.
Примечательно, что такой выбор совершает не один только Румата. В разговоре по поводу событий в Арканаре дон Кондор, например, укоряет Румату в том, что «надо было убрать дона Рэбу. Убить! Похитить! Сместить! Заточить!» [С. 155]. Не случайны и упоминания внесценических персонажей, не выдержавших испытания в роли богов; этих персонажей дон Кондор называет «спринтерами с коротким дыханием» [С. 33].
Таким образом, в соответствии с инвариантом классического исторического романа мы можем отметить в «Трудно быть богом» соединение двух тем – «войны» и «любви», общественной и частной жизни героя.
Использованная в романе циклическая сюжетная схема, основанная на двоемирии и реализующая сюжет испытания героя, позволяет сопоставить Антона до его работы на другой планете и после. Метаморфоза, произошедшая с героем, выражена косвенно, без внешних изменений («Ничего в нем не изменилось.» [С. 161], при помощи сопоставления испачканных соком земляники (как бы обагренных кровью) рук Антона, что еще раз подчеркивает мысль
Жанровая специфика романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»
о «кровной причастности» героя к чужой жизни и в смысле обретения родства, и в смысле лишения жизни жителей Арканара.
Здесь необходимо сделать отступление, касающееся различения таких жанров, как роман или повесть. Сущностные характеристики жанра повести – циклическая сюжетная схема и «ситуация испытания героя и поступок как результат этического выбора, принцип обратной (“зеркальной”) симметрии в расположении важнейших событий»10, казалось бы, как нельзя лучше подходят к «Трудно быть богом». Однако другие признаки повести – «в структуре “события самого рассказывания” – нерефлектируемый его характер, предпочтение временной дистанции, оценочная направленность повествования на этическую позицию героя и возможность авторитетной резюмирующей позиции в аспекте “зоны построения образа” героя – соотнесение героя и его судьбы с известными образцами поведения в традиционных ситуациях»11 – не являются характеристиками интересующего нас произведения. Напротив, в романе мы видим рефлексирующего героя, с чьей точки зрения и показаны события, а ценностная неоднозначность его выбора позволяет говорить об отсутствии «образца поведения в традиционных ситуациях». Поэтому правильнее сказать, что «Трудно быть богом» – все же роман, а не повесть.
В этой связи можно говорить и о проявлении в романе такой характеристики классического исторического романа, как соединение историзма и «готического антропологизма» (раскрытие этих понятий см. выше).
Один из важных признаков нефантастического исторического романа – взаимоосвещение исторических эпох. В этом смысле в «Трудно быть богом» важны такие композиционно-речевые формы, как исторические справки и комментарии, которые обычно даются в кругозоре повествователя из времени, близкого автору и читателю. В романе тоже есть такие фрагменты, но они даны в кругозоре Руматы.
Система персонажей в «Трудно быть богом» построена, как в классическом историческом романе. Здесь есть те, кто осуществляет государственный переворот (во главе с доном Рэбой), жители Арканара и земляне-коммунары. Важно отметить тот факт, что герой оказывается одновременно принадлежащим как Аркана-ру (в том числе и государственной знати), так и землянам. В этом проявляется особое строение образа героя в фантастическом произведении, о котором писал Е.Д. Тамарченко: «ее (социально-философской научной фантастики. – Е. К.) центральные герои
находятся в весьма парадоксальном положении: они одновременно принадлежат двум взаимоисключающим мирам, живут на границе между ними»12. Такое пограничное положение героя и есть возможность и условие для его испытания, для осуществления им своего этического выбора.
Теперь мы можем подвести некоторые итоги. «Трудно быть богом» – это действительно исторический роман в его фантастическом варианте. «Фантастичность» произведения трансформирует жанр, вносит в него изменения, касающиеся самых разных аспектов.
Так, если в классическом историческом романе чужим для читателя изображается только время, то в «Трудно быть богом» -и время, и пространство. Как и в классическом романе, базовым типом времени является историческое время, однако фантастические исторические романы имеют принципиальное отличие от нефантастического варианта в том, что сюжет в них строится на возможности вмешательства в ход истории. Таким образом решается еще одна задача фантастического исторического произведения, которая не ставится нефантастическим вариантом жанра, – определение меры вмешательства в историю. Это может быть его полный запрет (как в новелле «И грянул гром» Р. Брэдбери), а может быть сознательное изменение истории (роман В. Гиршгорна, Б. Липатова, И. Келлера «Бесцеремонный роман»). Промежуточные варианты допускают стимулирование истории, как в «Конных варварах» Г. Гаррисона или в «Трудно быть богом», или незначительные изменения в истории под строгим контролем, как в «Патруле времени» П. Андерсона.
Экспериментальность фантастического исторического романа основывается на испытании идеи и человека; при этом выбор героя оказывается неоднозначным, не соответствующим каким-либо традиционным образцам.
Неелов Е.М. Волшебно-сказочные корни научной фантастики. Л., 1986. См., например: Урбан А.А. Фантастика и наш мир. Л., 1972; Переслегин С. Возвращение к звездам: Фантастика и эвология. М., 2010.
Малкина В.Я. Поэтика исторического романа: Проблема инварианта и типология жанра. Тверь, 2002.
Гуревич Г.И. Беседы о научной фантастике. М., 1983. С. 39.
5 Малкина В.Я. Указ. соч. С. 17.
Жанровая специфика романа А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом»
Здесь и далее ссылки на роман «Трудно быть богом» даются по изданию: Стругацкий А., Стругацкий Б. Трудно быть богом: Роман. Понедельник начинается в субботу. Второе пришествие марсиан: Повести. М.: Текст: ЭКСМО, 1997. С. 5-162. Далее все ссылки на это издание даются в тексте с указанием номера страницы.
Тамарченко Н.Д. Историческое время // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008. С. 88.
Тамарченко Н.Д. Повесть прозаическая // Там же. С. 169. Там же. С. 169-170.
Тамарченко Е.Д. Мир без дистанций // Вопросы литературы. 1968. № 11. С. 101.