Анализ произведения В исправительной колонии Кафки
Реальность абсурда в новеллах «Превращение», «Приговор», «В исправительной колонии» и в романе «Процесс» Франца Кафки
Франц Ка́фка (3 июля 1883, Прага, Австро-Венгрия — 3 июня 1924) —один из основных немецкоязычных писателей XX века, бо́льшая часть работ которого была опубликована посмертно. Кафка родился 3 июля 1883 года в еврейской семье, проживавшей в районе Йозефов, бывшем еврейском гетто Праги (Чехия, в то время — часть Австро-Венгерской империи). Его отец — Герман был оптовым торговцем галантерейными товарами. Фамилия «Кафка» чешского происхождения (kavka означает буквально «галка»).Закончив Пражский Карлов университет, получил степень доктора права (руководителем работы Кафки над диссертацией был профессор Альфред Вебер), а затем поступил на службу чиновником в страховом ведомстве
При жизни Кафка опубликовал всего несколько коротких рассказов.Перед смертью он поручил своему другу и литературному душеприказчику — Максу Броду — сжечь без исключения всё. Тот их опубликовал.
“Я совершенно несуразная птица. Я – Kavka, галка (по-чешски – Д.Т.). мои крылья отмерли. И теперь для меня не существует ни высоты, ни дали. Смятенно я прыгаю среди людей. Я сер, как пепел. Галка, страстно желающая скрыться среди камней“. Так характеризовал себя Кафка в беседе с одним молодым литератором.
Его повествования просто-таки велись порой от лица животных. Но по-настоящему страшно становится, когда в самом известном своем рассказе “Превращение”
Много лет Кафка целенаправленно уходил из мира людей. Животный мир, рожденный его пером, – это лишь внешнее, самое упрощенное представление о том, что он чувствовал.В какой-то мере личный мир Кафки проступает из дневников, которые он начал вести с 27 лет. Мир этот – беспрерывный кошмар.
Он был несчастлив в личной жизни. Несколько раз влюблялся, но так ни разу и не смог соединиться ни с одной своей избранницей. Неудивительно, что в дневнике Кафки постоянно проступает тема самоубийства.
Кафка не любил декадентов и, в отличие от Ницше, не считал Бога мертвым. И все же его взгляд на Бога был не менее парадоксальным, не менее пессимистическим.
Мир произведений Кафки – это переплетение многих реальностей, связанных непрерывностью внутренних переходов и взаимопревращений. Метаметафора обнаруживается в наложении двух миров, в столкновении чего-то неестественного с реальным, то есть в абсурдной ситуации. Но осознать наличие этих двух миров – значит уже начать разгадывать их тайные связи. У Ф. Кафки эти два мира – мир повседневной жизни и фантастический. Искусство Кафки – искусство пророческое.
Новелла «Превращение» (1916). Суховатым лаконичным языком повествует Кафка о вполне понятных житейских неудобствах, начавшихся для героя и для его семейства с момента превращения Грегора. Комплекс вины перед отцом и семьей – один из самых сильных у этой в самом точном смысле слова закомплексованой натуры, и с этой точки зрения новелла «Превращение» – грандиозная метафора этого комплекса. Грегор – жалкое, бесполезное разросшееся насекомое, позор и мука для семьи, которая не знает, что с ним делать. Рассказ «Превращение» в свою очередь является воплощением этики ясного ума, но это еще и продукт того безграничного удивления, которое испытывает человек, почувствовав себя животным, когда он им становится без каких-либо усилий.
Замза по профессии коммивояжер, а единственное, что угнетает его в необычном превращении в насекомое, — это то, что хозяин будет недоволен его отсутствием. Но удивительнее всего, по замечанию Альбера Камю, отсутствие удивления у самого главного героя. Превращение в насекомое — это лишь гипербола обычного человеческого состояния.
Автобиографический подтекст «Превращения» связан с отношениями Кафки и его отца. В письме к отцу сын признаётся, что тот внушал ему “неописуемый ужас”.
Финал рассказа философ Морис Бланшо назвал “верхом ужасного”. Получается своего рода пародия на “happy end”: Замзы полны “новых мечтаний” и “прекрасных намерений”, Грета расцвела и похорошела — но всё это благодаря смерти Грегора. Так, «Превращение» походит на притчу, аллегорический рассказ — по всем признакам, кроме одного, самого главного. Все толкования этой притчи так и останутся сомнительными.
Рассказ «В исправительной колонии», например, сейчас прочитывается как страшная метафора изощренно-бездушного, мехонической бесчеловечности фашизма и всякого тоталитаризма. Метаметафора – столь же бездушного и механического бюрократизма. То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность тотальной бюрократизации жизни в 20-ом веке, поразительно. Ужасающее своей необоснованной жестокостью судопроизводство. Персонажи текста «В исправительной колонии» обозначены не именами, а функциями, это своего рода существительные-местоимения: офицер (одновременно судья и исполнитель наказания), ученый-путешественник (наблюдатель), солдат (конвоир), осужденный, которого еще не осудили.
Структура власти в колонии построена на противопоставлении этих «животных» созданий как молчащих, и говорящих людей.Структура власти вертикальна: команда-императив, словом или жестом отдается только сверху вниз. Для текста Кафки характерна особая форма повествования, которую можно назвать субъективированным повествованием, границы между собственно речью повествователя и речью персонажей, не отчетливы. История заканчивается угрожающим жестом – императивом путешественника, и этот финал, кажется, не оставляет читателю никакой надежды на лучшее.
«Процесс» – Йозеф К. обнаруживает, что он находится под арестом. Он узнает об этом в начале романа. Судебный процесс преследует его, но если Йозеф К. и пытается прекратить дело, то все свои попытки он совершает без всякого удивления. Мы никогда не перестанем изумляться этому отсутствию удивления. Невыраженный протест, ясное и немое отчаяние, странная свобода поведения, которой персонажи романа пользуются до самой смерти.
Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском:
Проблематика власти в рассказе Ф. Кафки «В исправительной колонии»
МГУ им. Ломоносова, филологический факультет, 2 курс р/о, 7 фр. группа
Проблематика власти в рассказе Ф. Кафки «В исправительной колонии»
Рассказ Франца Кафки задает вопросы, многие из них оставляя без ответа. Он шокирует. Эмоциональное напряжение мешает осмыслить ситуацию. Усиленные эффектом неожиданности эмоции захлестывают и долго потом не дают опомниться. Разум молчит, но он и не нужен. Рискну предположить, что главное здесь и есть это эмоциональное воздействие (которое всегда сильнее рационального), благодаря которому Кафка побеждает своего читателя, подчиняет себе его мысли, реакции. Вопрос о власти решается однозначно: автор управляет, манипулирует читателем, который это чувствует, но уже не может не подчиниться, освободиться, остаться таким же, каким он был до прочтения этих пятнадцати страниц. Такова агрессивная и властная коммуникативная стратегия автора в этом рассказе, если мы рассматриваем его как сложный коммуникативный акт, участники которого на внешнем уровне – автор и читатель. Когда же мы пытаемся преодолеть эмоциональное впечатление и рационально подойти к прочитанному тексту, центральной оказывается проблематика власти, которой мы и посвящаем эту работу.
В рассказе представлены два типа власти: власть старого коменданта, представителем которой является офицер, а символом – «машина», и власть нового коменданта, которая только начинает полноценно существовать с момента крушения этой старой системы. (Следует заметить, что речь здесь идет, прежде всего, о власти наказывать, о том, как она организует всю судебно-правовую систему. Она представляется главным проявлением сущности власти вообще во внутриполитических масштабах.) Первая власть (власть старого коменданта) связана с основной эмоциональной нагрузкой рассказа. Ее сущность заключается в доведенности до абсурда. Кафка показывает максимально усиленную и максимально неразумную, нерациональную власть. Она создается на последовательном выворачивании всех принципов современного «гуманного» судопроизводства. Тому, что считается «цивилизованным» и положительно оценивается соответственно, у Кафки соответствует нечто совершенно обратное: вместо презумпции невиновности – презумпция виновности («Вынося приговор, я придерживаюсь правила: «Виновность всегда несомненна».); вместо долгого судебного процесса с поиском доказательств вины обвиняемого, в который включено множество людей, – единоличное одномоментное решение чиновника; вместо участия обвиняемого в процессе (его возможности защититься, оправдаться) – здесь приговоренный даже не знает ни о процессе, ни об обвинении, ни о приговоре; вместо соизмерения силы наказания с важностью проступка –здесь наказание всегда одинаково: смерть от страшных пыток. Для любого здравомыслящего человека эта власть отвратительна и ужасна. А ужас заключается одновременно в ее мощи, жестокости и бессмысленности. В терминах Фуко, эта власть «неэкономна»: она не стремится рационально расходовать свои средства, распределять свои возможности, не жалеет сил. Она груба. Ее единственные инструменты примитивны, это – сила и устрашение. Кафка, видимо, стремился показать власть абсолютную в ее неразумном использовании, он доводит ее до абсурда, чтобы показать сущность власти как таковой, ее отвратительную и страшную сущность.
Новая власть имеет принципиально иной характер, что проявляется, прежде всего, в структуре коммуникативных практик между властью и подвластными и в том, как в них используется слово как носитель определенного значения, а значит инструмент воздействия. Существует понимание власти, как деятельности по производству значений. Власть создает смыслы и навязывает их коллективному сознанию, внедряет их в него. Благодаря этому она и осуществляется, то есть отправляется. Власть – это стратегия (Фуко), прежде всего коммуникативная (если понимать коммуникацию в широком смысле термина). При таком понимании слово приобретает особое значение при анализе властных стратегий и можно рассматривать как отдельную проблему «слово и власть».
В отношении к слову как раз и различаются два типа власти, представленные в рассказе Кафки.
Первый тип власти, о котором уже писалось выше, представляет собой власть, персонифицированную и репрезентированную конкретным символом – «машиной». Это власть, отделенная и удаленная от объекта. Ее отделенность подчеркивается наличием особого «языка власти» – языка, которого не знают люди, лишенные ее (в данном случае – осужденные). Это позволяет избежать ненужного контакта между властью и «подвластными». Такая власть не говорит, а только «делает». Она не советуется, не опирается ни на чье другое мнение (например в процессе суда нет ни допросов, ни дознаний, ни дачи показаний). При этом коммуникация между представителями власти и ее объектами все равно происходит. Выглядит она так: подданные могут обратиться к власти (напр., донос капитана на своего денщика), в обратном направлении они получают действия (напр., казнь) и предписания (законы). Причем законы поступают тоже в форме физического воздействия: надписи на теле осужденного не что иное, как законы («Чти начальника своего!», «Будь справедлив!»), которые общество усваивает в процессе наблюдения за казнью. И это единственные слова, которые исходят от власти. Таким образом, диалога все же не получается. Власть выступает как «карающий меч», главные функции – установление правил (законов), наказание за нарушения и устрашение как простейшая форма предотвращения повторения преступления. В этом отсутствии диалогичности ее слабость: она может устрашать – управлять сознанием она не может. Она не проникает глубоко в «тело общества» из-за своей отделенности от него. Поэтому при потере административной опоры эта власть теряет свои позиции: она не способна непосредственно управлять обществом одними своими силами. Выходит, что вся сила ее заключалась в «надежном административном ресурсе» – поддержке старого коменданта.
Новая власть утверждается как полная противоположность старой, что выражается в отказе от прежней судебной системы. Но уже в том, как эта новая власть противостоит старой, какими методами она борется с ней, резко видно ее другое важное отличие. Новая власть опирается на коммуникативные практики. Она выстраивает диалоги и управляет ими. Изначально она лишена такой постоянной репрезентации, постоянного знака, каким была «машина» для власти старого коменданта. Но благодаря этому она не привязана к определенному действию. Вместо того чтобы для собственного ре-утверждения постоянно воспроизводить определенный знак (действие – казнь и текст закона, включенный в ее ритуал), новая власть может постоянно менять означающие, не привязываясь ни к одному из них. При верном использовании коммуникации любые слова могут обрести нужный смысл. Из слов офицера становится ясно, что практически любые слова путешественника могут быть использованы против него и его «машины». Противодействие этому возможно только при следовании определенной стратегии, что и предлагает путешественнику сделать офицер. На что путешественник совершенно справедливо замечает, что «если.. мнение [коменданта] об этой системе действительно так определенно, как вам кажется, тогда, я боюсь, этой системе пришел конец и без моего скромного содействия». Его мнение будет иметь вес, только если будет согласовываться с намерениями власти, и может быть не замечено вообще, если будет им противоречить. Случайное слово случайного человека в таком дискурсе может обрести власть, а может и не обрести. Управляющий всем этим процессом уже не выставляет себя, не репрезентирует, а прячется за паутиной коммуникативных практик, исподволь управляя всем этим. Эта новая власть – более сложная и более тонкая система, в которой действует хитрый механизм постоянного означивания. Эта власть не нуждается в силовой основе (в «прочном административном ресурсе») – в этом ее отличие от старой. Она более независима, при этом она более неуловима, неощущаема, и этим она страшнее. Она сильнее и изощреннее.
Единственный способ избежать подчинения и в том, и в другом случае – уйти. Не оглядываясь. Сесть в лодку и отчалить, пригрозив тем, кто попытается догнать.
Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы., М., 1999.
Что такое филолог? – на пути к профессиональной идентичности.
Вопросы все животрепещущие – приступлю сразу к делу.
Я выбирала филфак совершенно банально: мне нравились русский язык и литература, к тому же они мне легко давались. Конечно, свой выбор я аргументировала интересом к человеческой культуре, с самого начала я выбирала гуманитарное знание как знание культуры. При этом культуру я собиралась познавать через литературу, которую считала основой. Поэтому я и собиралась стать литературоведом. Меньше всего я задумывалась тогда о том, кем я буду потом работать: главным для меня был интерес к профессии, а достойное будущее должен был обеспечивать диплом МГУ. Я выбирала русское отделение, потому что думала, что иностранный язык невозможно выучитьтак же хорошо, как родной, соответственно нет таких возможностей познать культуру. А раз уж мне дан красивый и любимый язык, то я и должна этому радоваться и этим пользоваться. Все эти мысли, всё это было очень давно для меня – года 4 назад. Между прочим, именно с моментом выбора профессии я связываю мое вступление в полностью «сознательный» возраст.
С тех пор мои представления, конечно же, сильно изменились, а направленность моего интереса по сути осталась той же, только на место литературы встал язык. На первом курсе параллельно происходило знакомство с лингвистикой (прежде всего, курс «Введение в языкознание», где нам, конечно, сильно повезло с преподавателем, и «Лексика СРЯ», которую читала ) и с проблематикой языка и мышления (в литературоведческом семинаре – ). На Ломоносовских чтениях я ходила во многие секции, но больше всего времени провела на «Языковой картине мира», которую вели и . На начало второго курса именно это интересовало меня больше всего, но предстоял еще сложный выбор, где именно этим заниматься, ведь тема обширнейшая, в ней надо найти свою нишу и своего научного руководителя. Таким путем я и пришла на кафедру Общей теории словесности, где сейчас посещаю спецкурсы и спецсеминары Красных, Гудкова и Захаренко.
Чего недостает филологическому образованию? – 1) обучения практическим навыкам работы с текстом. Все же именно анализировать и составлять тексты – главное умение филолога, у нас же такое ощущение, что оно должно «прирастать» само, со временем. Однако чаще так получается, что с чем ты пришел в университет, то ты и умеешь. – 2) русскому отделению не хватает иностранных языков. 3 пары иностранного языка в неделю, особенно если ты учишь его с нуля, слишком мало – это уровень «второго иностранного», а у нас он первый и главный. Но филолог должен знать несколько иностранных языков, в современном мире это вообще необходимо. А у нас получается, что филолог-выпускник русского отделения (базового и основного) знает 1 иностранный язык («мертвые» латынь и древнегреческий и один год славянского языка на выбор могут считаться исключительно ознакомительными курсами), а выпускник любого другого «менее гуманитарного» факультета (тех же ФГУ или юрфака) знает минимум 2 иностранных языка. – 3) времени! чтобы читать необходимое количество литературы. Это одна из главных наших проблем. 4) спорный момент, но, не останавливаясь на этом подробно, все же выскажу этот тезис. Все успеть невозможно, это уже ясно как день после двух лет обучения. Так или иначе приходится выбирать предметы «нужные» и «не очень нужные», которые приходится учить вполсилы, а иногда и вообще учить только к экзамену или зачету. Поэтому я считаю, что имеет некую рациональную долю предложение ввести систему, при которой студент сам выбирает хотя бы часть предметов, чтобы при желании можно было одни заменить другими. Специализация должна яснее проявляться: лингвисты должны учить больше лингвистических предметов, литературоведы – литературоведческих, по крайней мере, на них должна распространяться возможность выбора. На практике получается так, что специализированные предметы мы можем ставить только вне основных, нагружая себя в свое личное время. Неприятна здесь частая ситуация, когда ты хочешь делать то, что интереснее, не жалея для этого времени и сил, а приходится делать то, что нужнее, потому что это обязательный семинар, а то – твой личный, по выбору. Вообще предлагаю с определенного курса (со второго семестра 2-го курса или с 3-го) ввести систему специализаций – групп предметов, организованных по тематике, уменьшить число обязательных предметов, но обязать выбирать несколько специализаций и таким образом реорганизовать учебный процесс.
P. S. Я очень извиняюсь перед читателем за сбивчивость и оставляющий желать лучшего стиль: эти заметки написаны в 6 утра после бессонной ночи.
Франц Кафка – «В исправительной колонии»
Нам не известно ни точное время, ни точное место, куда автор поместил своих героев. Кроме того, что это какой-то тропический остров для каторжных, где начальство изъясняется по-французски. Замкнутое пространство острова – идеальное место для литературного эксперимента на любую тематику, в особенности, социальную. О том, что путешественник, как минимум, современник автора говорит упоминание в тексте об электрической батарее, как одной из составных частей адской машины.
Рассказ таков, что вполне может иметь несколько интерпретаций и смело считаться притчей или аллегорией. Меня не покидают сомнения, что моя версия грешит дилетантизмом, но все же позвольте представить ее вам.
Государственный аппарат, механизм государства, система органов государственной власти . Аппарат, механизм, система и прочие технические термины просто кричат о том, что государство – это машина и оно противопоставлено человеку как личности. Государство – бездушная и безликая машина, а все кто её обслуживает – не более чем винтики. Машина – это не только аппарат для экзекуций. В рассказе машина олицетворяет собой систему власти, она – метафора бездушной и механической бюрократии. В данном контексте власть, безусловно, воплощение зла и абсурда, и предназначена для подавления и уничтожения личности. Этот рассказ, по сути, парафраз романа «Процесс», в котором автор в сжатом виде отрефлексировал проблему власти и насилия над личностью, т.е. все то, что потом будет развернуто в злоключениях Йозефа К.
Через каких-то несколько десятков лет после написания рассказа на мировой арене проявятся самые большие и могущественные в истории человечества тоталитарные системы, которым суждено перемолоть в своих жерновах миллионы человеческих судеб. А ведь Кафка все это увидел уже в 1914 году. Хороший писатель должен быть немного пророком.
Самый страшный фрагмент повествования тот, в котором описывается ломка человеческой личности. Экзекутор считает, что этот момент начинается с появления «. просветленности на измученном лице . ». Садизм в чистом виде, но система может сломать человека не только при помощи боли. «Просветление мысли наступает и у самых тупых. Это начинается вокруг глаз. И отсюда распространяется. Это зрелище так соблазнительно, что ты готов сам лечь рядом под борону. Вообще-то ничего нового больше не происходит, просто осужденный начинает разбирать надпись, он сосредоточивается, как бы прислушивается. Вы видели, разобрать надпись нелегко и глазами; а наш осужденный разбирает ее своими ранами».
Ужасен офицер, выполняющий свой долг так, как он его понимает. Ведь далеко не всех сгоняли силой в айнзатцгруппы, многие шли в них по велению сердца.
При описании коменданта в первую очередь приходят в голову персонажи романов Джозефа Конрада «Сердца тьмы» и Блеза Сандрара «Принц-потрошитель, или Женомор». Комендант «был и солдат, и судья, и конструктор, и химик, и чертежник». Он – создатель адской машины и безусловно неординарный человек, имеющий своих явных или тайных приверженцев. «его сторонники притаились, их еще много, но все молчат». «. существует предсказание, что через определенное число лет комендант воскреснет и поведет своих сторонников отвоевывать колонию. ». Его идеи популярны, и еще долго их семена будут лежать в благодатной почве. «структура этой колонии настолько целостна, что его приемник, будь у него в голове хоть тысяча новых планов, никак не сможет изменить старый порядок по крайней мере в течение многих лет». И это лишний раз доказывает, что власть системы абсолютна, вроде как формально её уже нет, но она еще сидит в головах.
Рассказ оставляет много вопросов в основном своей концовкой. Почему представитель просвещенного общества, коим является ученый-путешественник, не хочет плыть в одной лодке с людьми, которые только что избавились от старого порядка и закона? Ведь вроде как известный факт, что против всевозможных «измов» (фашизм, ницизм, сталинизм и пр.) есть только одно лекарство — просвещение. Это еще можно как-то понять, списав на извечную половинчатость действий гуманистов всех мастей, но почему палач стал жертвой? Что это за странный суицид? Вот этого я не могу понять.
По поводу других интерпретаций хочется сказать следующее. Религиозная трактовка, на которую в тексте есть несколько отсылок, не получила у меня дальнейшего развития, но я о ней думал. «Барона записывает на теле осужденного ту заповедь, которую он нарушил». Эта версия всего лишь частный случай системы, когда в её роли выступает институт церкви. Но в ней работает уже не механизм «вина-страдание-просветление (подавление)», а «грех — страдание — искупление». Машина — Молох. Причем если в первом случае как утверждает офицер «Виновность всегда несомненна», то во втором, греховность тоже дана человечеству априори.
Прага. Кафка -В исправительной колонии- Ч. 1
Цитаты взяты по тексту на сайте
http://knigger.org/kafka/in_der_strafkolonie/
Сюжет рассказа Франца Кафки “В исправительной колонии” на первый взгляд кажется достаточно простым, даже несколько напоминающим сюжет известного произведения Александра Ивановича Куприна “Механическое правосудие”.
Но это только на первый взгляд.
К сожалению, очень многими читателями он и был так воспринят, и воспринимается так же читающей публикой даже сейчас.
Вполне возможно, что если бы он был до конца понят современниками, многих кровавых событий и катастроф прошлого и нынешнего века удалось бы избежать.
В начале своей заметки предлагаю сокращённый пересказ сюжета на случай, если читатель ещё не знаком с великолепным языком Кафки.
В исправительную колонию, находящуюся на дальнем тропическом острове, прибывает зарубежный путешественник-исследователь, имеющий рекомендательные письма очень важных и влиятельных особ.
Комендант колонии, недавно назначенный взамен умершего ветерана, предлагает гостю присутствовать на смертной казни солдата, осуждённого за неповиновение и оскорбление своего начальника.
В маленькой закрытой со всех сторон песчаной долине, где должна состояться казнь, оказываются, кроме офицера и путешественника, “… только осужденный, тупоумный, широкоротый человек с заросшей головой и запущенным лицом, и солдат с тяжелой цепью в руках, от которой отходили цепи поменьше, охватывавшие осужденного в запястьях и лодыжках, а также вокруг шеи, и, в свою очередь, перехваченные другими соединительными цепями. Впрочем, у осужденного был такой по-собачьи преданный вид, что создавалось впечатление, что его запросто можно было отпустить бегать по склонам и ко времени начала казни требовалось только свистнуть, чтобы он вернулся обратно”.
Офицер почти закончил возиться с огромным аппаратом неизвестного назначения и, время от времени продолжая что-то в нём регулировать и подтягивать гаечным ключом, на французском языке, которого не понимают ни солдат, ни осуждённый начинает с еле сдерживаемым восторгом рассказывать гостю об этой диковинной машине.
Изобрёл её бывший комендант, делом рук которого является и всё это поселение.
“Мы, его друзья, – говорит офицер, – уже к моменту его смерти знали, что все устройство поселения столь четко подчинено принципу внутренней замкнутости, что преемник коменданта, сколько бы новых планов ни вертелось у него в голове, еще много лет не сумеет изменить ничего из старого. Наше предсказание сбылось; новому коменданту пришлось смириться с такой ситуацией”.
Пусть читатель вспомнит – через несколько десятилетий после написания этих слов во многих странах “новые коменданты” действительно не сумели “изменить ничего из старого”.
Аппарат, как видите (тут офицер показал путешественнику на агрегат, а я предлагаю читателю посмотреть на фотографию, которую сделал в Праге в музее Кафки), состоит из трех частей, каждая из которых получила свое простонародное название: нижняя – ложе, верхняя — чертежник, средняя, висячая, называется борона.
Далее офицер с воодушевлением поясняет, что на ложе укладывается и привязывается ремнями осуждённый.
После этого ложе начинает подергиваться по бокам и вверх-вниз, почти как в лечебницах, но у этого ложа движения точно рассчитаны и тщательно подогнаны под движения бороны, которая и исполняет приговор, лист с которым вкладывается в механизм “чертёжника”.
Борона автоматически своими длинными иглами татуирует вращаемое вибрирующим ложем тело осуждённого текстом приговора, а остающиеся свободными от текста части тела узорами.
Рядом с длинными иглами расположены короткие иглы, которые смывают кровь водой и останавливают её специальным раствором, чтобы всё время можно было рассмотреть и текст приговора, и узоры.
Офицер сообщает гостю, что при прежнем коменданте каждая такая казнь собирала тысячи людей, трудно было протолкнуться, но, конечно, в первую очередь давали посмотреть работу машины детям.
При работе машины с каждым разом иглы бороны входят всё глубже, пока не пронзают осуждённого насквозь.
Путешественнику много чего хотелось спросить, но он спросил лишь, знает ли осуждённый свой приговор?
И с огромным удивлением узнаёт, что, конечно, не знает, да и зачем – он прочтёт, вернее, прочувствует его через 6 часов своим телом.
И что вообще не было и не надо никакого суда, так как приговоры выносит этот же офицер – судья, механик и палач в одном лице.
В данном случае – на основании жалобы другого офицера на то, что осуждённый не вставал ночью, как положенно, каждый час перед дверью спальни офицера, у которого служил денщиком, и не отдавал честь.
Франц Кафка «В исправительной колонии»
В исправительной колонии
In der Strafkolonie
Другие названия: В поселении осуждённых
Рассказ, 1914 год
Язык написания: немецкий
Перевод на русский: С. Апт (В исправительной колонии), 1964 — 66 изд. Перевод на украинский: О. Логвиненко (У виправній колонії), 2012 — 1 изд.
- Жанры/поджанры: Сюрреализм
- Общие характеристики: Психологическое
- Место действия: Наш мир (Земля)( Не определено )
- Время действия: 20 век
- Линейность сюжета: Линейный с экскурсами
- Возраст читателя: Только для взрослых
Ученый-путешественник во время пребывания в неназванной стране удостоен почетного права присутствовать на довольно необычной, шокирующей процедуре отправления правосудия.
— сборник «Кары», 1914 г.
Издания на иностранных языках:
Доступность в электронном виде:
Стронций 88, 20 ноября 2009 г.
Любопытный рассказ. И снова у Кафки идет, казалось бы, обыденное повествование… о машине экзекуции, о странной исправительной колонии со странными правилами. При этом вся «странность» возникает уже после прочтения; во время же – чувствуешь только лёгки холодок от происходящего. Машина, которая пытает, вырезая на осужденном соответствующие правила, которые он нарушил… и экзекуция длится двенадцать часов и двенадцать часов подсудимый жив и чувствует спиной свой «грех» (причём осужден он за какую-то ерунду по человеческим меркам, но не по меркам места, в котором всё происходит) и на шестом часу к пытаемому приходит предсмертное прояснение сознания. А потом зубцы протыкают его и швыряют в специальную яму. И старый комендант, создатель машины, которому так поклоняется палач… Его странная могила в кофейне, могильный камень под столом в углу, с почти религиозными надписями. И главное это, наверное, ещё одно произведение Кафки на тему «человек-власть». Власть эта – комендант. Был старый комендант, и люди толпами ходили любоваться казнью, с интересом ожидали «шестого часа» и все хотели посмотреть на «просветление» так, что приходилось даже ввести правило «дети первые» так много было желающих. Но он умер и пришёл новый комендант с новыми взглядами. И люди тотчас же, мгновенно, приняли его идей… Но ведь люд- то в обоих случаях были одни и те же. Почему так? Откуда это скотское желание походить, угодить и даже думать, так как это делает власть? Вот вопрос…
Возможно, палач – единственный кто ведёт себя по-человечески. Да, он жесток, но он идёт до конца со своей верой, со своей правдой и не прилизывается к новому…
И, в конце концов, делает с собой то, что делал со своими жертвами. Ложится под убийственные шипы. И машина, рушась, уничтожает его. Он делает это, потому что не может измениться, потому что измениться для него – предать. Это не преданность старому коменданту, это преданность себе, своему достоинству.
Так я понял этот рассказ.
Рассказ легко читается. Странные подробности, странные вещи (наподобие могильной плиты под столом в кофейне) делают рассказ каким-то… нет, словами не передам. Читать его стоит. Он – нечто особенное. И он запоминается, оседает в памяти.
Тиань, 22 февраля 2016 г.
Рассказ — аллегория, посредством которой автор раскрывает суть тоталитарных режимов. Тема не нова и не особо интересна, но Кафка сумел создать удивительно яркий образ офицера-судьи. Раскрывается этот образ не сразу. Большую часть рассказа кажется, что офицер олицетворяет садистские элементы бесконтрольной власти, когда судья выступает в роли следователя и палача, а комендант лишь откуда-то издали выражает неодобрение и не дает денег на запчасти для пыточной машины.
Но в завершающей части истории офицер внезапно раскрывается с совершено иной стороны — мы видим безумного фанатика, убежденного в своей правоте. Не в силах предотвратить изменения, он добровольно ложится под пыточную машину и принимает мучительную смерть в стремлении постигнуть суть справедливости.
Почему он сделал это? В его системе мира машина есть инструмент внушения человеку надлежащего поведения. Нарушивший устав караульной службы солдат должен был научиться уважать начальника. А какую цель преследовал офицер, сам себе определивший меру наказания в постижении сути справедливости? В чем заключался проступок, за который офицер приговорил сам себя? Не в тайном ли сомнении, внезапно прокравшемся в сознание при виде человека из другой системы? Или в желании использовать машину против путешественника? Ответа нет. Ясно лишь одно: в короткие минуты подготовки к экзекуции офицер совершил нечто, что счел несправедливым и требующим соответствующего наказания. Он не ставит себя над системой, не требует поблажек в том, в чем сам никому их не давал.
Порыв офицера оказывается способен оценить лишь случайный зритель — путешественник. Солдат и осужденный проявляют только любопытство к процедуре казни, значение происходящего остается не доступным для их спящих умов. Гибель человека, вершащего убийственное правосудие, приводит к гибели машины.
Глобальное изменение режима свершилось, и этого никто не заметил. Солдат и осужденный ушли в свои казармы, народ пьянствует в таверне, новый комендант по-прежнему где-то вдалеке, а путешественник бежит из безумного мира, где убийство считается синонимом правосудия. Аллегория проста: тоталитарный режим держится на машине правосудия, приводимой в действие убежденными в своей правоте фанатиками. Машина и фанатизм существуют только совместно, гибель одного автоматически разрушает другое. А что придет на смену, неясно.
Судя по дистанцированности окруженного дамами коменданта, он не является фанатиком какой-либо идеи. Это хорошо. Но и четкой идеи в его действиях не прослеживается, видно лишь желание угодить духовенству и светскому обществу, — это страшно. Машина правосудия ведь не обязательно должна быть стеклянной. И в действие ее не обязательно должен приводить фанатик, жаждущий справедливости.
Рассказ оставляет крайне тяжелое впечатление. Логические построения автора возражений не вызывают и некоторая абсурдность мира и поведения людей не мешает понимать суть и видеть аналогии с реальностью, но осадок настолько негативный, что по прочтении уже ничего не хочется: ни читать Кафку, ни размышлять над устройством общества и психологией людей. Хочется сбежать, как сбежал путешественник, и побыстрее, чтобы не успело накрыть безумие.
Adrienne, 23 января 2015 г.
Когда читаю Кафку, меня будто затягивает в болото. Бредешь среди трясины, кругом тишина и мрак, но что-то блестит в мутной воде — это смысл. Тянешься за ним, он принимает причудливые очертания, дразнит и ускользает, и в этой погоне ты весь перемажешься в болотной жиже. А где-то по этому же болоту идет кто-то другой, и для него смысл тоже выглядит по-другому.
biohazard, 22 марта 2011 г.
Холодный, тонкий, дерзкий, абсурдный, реалистичный, глубоко продуманный и умный рассказ. И опять таки ничего античеловечного. Просто описание пыточной машины. Достаточно оригинальное, кстати. Что-то вроде ткацкого станка вкупе с печатной машинкой. Начинаешь понимать первоисточники современных пустых ужастиков. Но в новелле есть ИДЕЯ, в отличии от них.
Просто мир жесток, и Кафка, чем мог, тем и ответил на эту жестокость. И этот сторонний наблюдатель, он, конечно, был не трус, он смог твердо ответить «Нет» офицеру, но он просто не хотел вмешиваться во все это.
Как это похоже на нас, людей.
Sabina_uz, 1 ноября 2009 г.
Мне Кафка очень нравится. Он заслужил быть мирового уровня писателем множеством своих произведений. А это — лишь одно из них. Сам он, кстати, был человеком закомплексованным и несчастным. Этот рассказ похож, как и др произведения на ночной кошмар, оттого и неприятное ощущение и оттого же это ощущение несусветицы, через некоторое время после прочтения (направление-то «абсурдизм», м/у прочим). Конечно нереально, да и такой машиной — таким способом невозможно «прописать» человека насквозь.. потому что человек — не кусок фанеры)) просто не в том суть, к тому же неприятного ощущения это не уменьшает.
В общем, кому-то нравится. кому-то нет. Сногсшибательную идею я там для себя нашла:smile: — это то, что власть и порядки меняют и уродуют людей, а когда они устаревают, и эти люди с их взглядами.. приходят в негодность! Настает новое время, а тех — на свалку, значит. Там много идей, это произведение, староватое, далековатое от Кинга, например. Оно — притча (тоже многие знают) и герои там — «плоские» потому что они — символы, они не индивидуальности в полном смысле слова, путешественник, к примеру — взгляд со стороны на тоталитарную бесчеловечную машину (общество). и т. д.
Так что РУКИ ПРОЧЬ от Кафки! Он- классик, а это автоматически уже перечеркивает невежественые отзывы о нем.
Уиллард, 2 июля 2016 г.
Я восхищен краткостью и изобразительной силой этого произведения. В общем-то,что было у Оруэлла в 400 страницах уместилось у Кафки на 30. Бесподобно!
sanchezzzz, 3 мая 2009 г.
Ничего экстраординарного в этом рассказе нет. Всё описано настолько подробно, что ничего «додумывать» читателю не остаётся — как в старом анекдоте про жену и мужа: Кафка сказал, Кафка сделал, Кафка поспорил, Кафка оценил. Какой-то сногсшибательной внутренней идеи я также не приметил. Да, немного мрачно, немного мерзко, немного страшновато, но и всего лишь. Вся эта мерзость изобретённой машины, которая должна вроде шокировать — не шокирует. Страх, который она должна возбуждать в читателе — не возбуждает. Мрачная атмосфера улетучивается настолько же быстро, насколько быстро растворяется дым от сгоревшей спички, — и даже пахнет так же: кому-то вкусно (я знаю людей, которым нравится запах сгоревшей спички), кому-то не очень. Что этому способствует? Я думаю, что сама манера повествования, такая обыденная, подробная до атома, но более всего — персонажи. Эти безымянные четверо — офицер, путешественник, солдат и осуждённый — словно рисунки на картоне от коробки или на обёрточной бумаге: серые, безжизненные и аморфные. Некоторым исключением присутствует здесь лишь офицер, да и то потому, что вся его «жизненность» и хоть какое-то присутствие эмоций обусловлены лишь фанатизмом по отношению к системе, беззаветной преданностью старому коменданту и машине. В остальном же, серо, а грубо говоря — никак.
Бурундук, 16 декабря 2013 г.
Колония. Тропики. Жара. Осужденный. Экзекуция. Двенадцатичасовая пытка с летальным исходом за то, что человек заснул на посту. С подробным описанием процесса, поведения пытуемого и прочими прелестями, которые очевидно должны нам дать понять (по замыслу автора) как жесток наш мир. Лично мне они дали понять, что я хочу держаться подальше от творчества автора, от этой квинтэссенции мрачности и депрессивности, после которых хочется удавиться и забыться.
Для кого-то этот автор близок, кто-то считает его гением. Не буду спорить. Но форма подачи, стиль изложения и пронизывающее насквозь, как эта дурацкая пыточная машина, ощущение темной болезненной абсурдной безысходности, просто вывели меня из себя и не дали возможности оценить глубину таланта писателя.
cherepaha, 28 ноября 2008 г.
Кафка это Кафка! Жутковатый рассказ. Хотя автор нарочито не пугает читателя: использует обыденный язык, действия рассказа происходят днем при ярком солнце. Но от этого только страшнее. Вот только концовка немного скомкана.
Isk888, 30 апреля 2017 г.
Зачаровывающая псевдорациональность карательной системы, прообраз Холокоста. Удивительно талантливый рассказ.
Grasssss, 13 ноября 2017 г.
Со знанием дела, с чувством самопожертвования, с гордостью за свое дело и заслуги — уходит человек из этого мира под роспись изящного пера! Жуткое и одновременно теплое произведение о том как надо любить то чем ты занимаешься!(Для ценителей черного юмора так совсем находка) Но чтобы постичь глубину, надо в нее нырнуть! Прочитайте это произведение — оно того стоит.
Night Owl, 18 июля 2015 г.
«В исправительной колонии» — относительно большое произведение для творчества Кафки, хотя размер всё ещё не превышает рамки длинного рассказа или небольшой повести. Данную работу нельзя назвать особо успешной или идейной. Примечательна одна разве что подробностями описания пытки, но даже та же финальная сцена «Превращения» у Кафки получилось более жесткой и эмоциональной. И хотя объём данного произведения доходит практически до авторского листа, сказать, что он оправдан нельзя. По сути, мы имеем всё тот же свойственный Кафке непонятный мир, законы и правила которого поражают главного героя-наблюдателя. Кафка снова показывает, сколь мало в этом социуме значит жизнь человека, и как слепы люди даже к столь внушительным поступкам как аскетизм и самопожертвование. В принципе, жертва в его мировосприятии всегда оставалась бессмысленным и бесполезным действием — криком в пустоту безликих бюрократическо-социальных реалий. Не самая лучшая работа автора, лишённая самых сильных сторон его таланта: лаконичности, абсурда и безупречной логики. Читать желательно, уже имея опыт знакомства с его манерой и более удачными работами.
Рецензии на книгу В исправительной колонии
Я не могу определиться со своей рецензий. Она не будет ни положительной, ни отрицательной. Хотя бы потому, что для меня этот рассказ полон жестокости, низости, грязи, но при этом он честен, предан и верен всем своим принципам.
На протяжении всего чтения меня не покидало ощущение, что меня сейчас стошнит. Со своей яркой и бурной фантазией я представляла все механизмы, все этапы пытки.. и действительно становилось плохо, а в голове всплывал вопрос: “неужели, люди настолько жестоки? Неужели мы действительно звери?”. Меня пугает такая преданность своему делу. Серьезно. Человек просто одержим своей верой, своему бывшему коменданту. Он действительно считает, что разбираться в “преступлениях” не сильно и нужно. Ведь какая-то шишка сказала, что его обидели. Ему не отдали честь в два часа ночи (Что? Что, черт возьми?). И человека будут пытать из-за этого? Господи, это же бред! А еще больший бред – это даже не объяснять подсудимому, за что его сейчас будут пытать. Они считают, это не нужно. Эти люди – изверги.
Но с другой стороны, меня потрясла преданность палача. И то, что он сделал в конце. ухх. Кто из ныне живущих, совершил бы такой поступок? Никто (или единицы).
В общем, странная вещь этот рассказ.
@readman, и даже зайцы пытаются быть хищниками.
@diachenko, я сразу “Ну, погоди!” вспомнил. Некоторые зайцы и волков зашугать могут. Бардак!
@readman, не поверите) даже в детстве мне было жаль волка! Терпеть не могу таких гаденьких зайцев, которые с улыбочкой и притворной беспомощностью провоцируют скроенных по-простому товарищей))
Выбирать тип рецензии “положительная” после прочтения этого рассказа кажется чем-то неестественным. Само понятие “положительного”, т.е. “хорошего” после погружения в мир Кафки как бы не существует.
Совсем недавно я перечитывал И грянул гром . И такое странное у меня сложилось впечатление, что “В исправительной колонии” – это то самое будущее, в которое вернулись герои рассказа Брэдбери. Открывающееся читателю со стороны любимой для Кафки системы правосудия:
– Судья, он же обвинитель, он же адвокат, он же палач. Не сомневающийся в своей правоте ни на мгновение и верный себе и предмету своего фанатизма до конца.
– Офицер, он же хозяин своих подчиненных. Дать идиотский приказ солдату – отдавать честь по ночам ежечасно, словно тот будильник – в порядке вещей.
– Комендант, управляющий, в чьих руках по идее сосредоточена власть общины. Почему-то ждет какого-то удобного случая, поддакивания постороннего лица, чтобы отменить законы, которые считает устаревшими.
– Посторонний человек, путешественник. Похоже что он – это проекция самого читателя. Находящийся в предшоковом состоянии от наблюдений и совершенно не способный вмешаться.
– И, наконец, прокрустово ложе – адаптированный вариант. Вокруг него и крутится вся эта история.
Но как же красочно автор описывает человеческий идиотизм, цинизм, примитивизм и прочие “измы”! А я в очередной раз не понимаю, что заставляет людей собираться в многотысячную толпу и смотреть, смакуя, как происходит процесс показательного убийства себеподобного.
Кафка может убить дух в ком угодно
Я познакомилась с распечатанным произведением на лекции, проглотив его за несколько минут. Когда я поделилась рассказом с соседкой, ее начало тошнить еще в середине текста. Она не смогла прочесть до конца.
Кто знаком с творчеством Кафки, вряд ли будет удивлен атмосфере безысходности и несправедливой жестокости. Но атмосфера это одно, а столь красочное описание – совсем иное. Человеку с богатой фантазией и отсутствием чувства брезгливости болезненно понравится яркая картинка, восстающая перед глазами при чтении.
Можно отвечать как в школе: “непонятная жестокость, бесконтрольная власть, унижение, несправедливость и т.д. это все так плохо, так плохо. Что к этому ведет? ай-ай-ай, как можно такое писать”, но зачем?
Мы имеем то, что имеем. И большинство из нас вряд ли что-то изменит в этом мире. Эта книга давит? Да! Она способна превратить бодрого оптимиста в корчащегося в приступе рвоты фаталиста. Она заставит почувствовать свою ничтожность, стоит лишь попасть в мирок, где нет ограничений власти и больной фантазии. Несоразмерность наказания – лишь показатель того, во что способен превратиться человек, которому никто не перечит.
Это напоминает эксперимент-перфоманс 70-х Марины Абрамович (“Я хотела показать одну вещь: это просто удивительно, насколько быстро человек может вернуться в дикое пещерное состояние, если ему это позволить”), когда людям было дозволено делать с ней все, что им вздумается.
Картинка, достойная самых нездоровых фантазий.
Яркое описание одной лишь казни усугубляется позицией героя/читателя – сторонний наблюдатель. Увидеть это, узнать, что оно существует, и ничего не смочь сделать.
Это нужно прочесть. Нужно ощутить приступ рвоты или возбуждения. Сделать выводы или остаться в прострации от реального запаха плоти. Не имеет значения, какое впечатление произведет “исправительная колония” на вас, важно, что она навсегда останется внутри. Это трудно забыть.